В москве мерцание золота
В издании «Москва» готовится к публикации роман Алеся Кожедуба «Мерцание золота», что посвящён жизни писательского сообщества в лихие девяностые годы. Предлагаем вниманию читателей главу из романа.
Я бы забрал вас к себе, но у нас заработная плат маленькая, – сообщил Сафонов. – У Вепсова больше.
Как подлинный интеллигент из провинции, Эрик обращался к своим собеседникам только на «вы». Быть может, это была привычка государственного служащего, которым он невольно стал на должности главреда.
Мы с Эриком сидели на веранде его внуковской дачи.
– Из-за чего Романов не заходит? – задал вопрос я.
Романов, первый секретарь Альянса писателей России, жил на первом этаже под Эриком. Я знал, что они с Сафоновым дружат.
– Как все капитаны дальнего плавания, он выпивает в одиночку, – сообщил Эрик.
– Из-за чего? – удивился я.
– С командой им выпивать запрещено, вот они и давятся у себя в каюте. Об этом у всех мореманов написано.
– Кроме того у Иванченко?
– И у него, – кивнул Эрик. – Я Бориса любой раз приглашаю. «Прекрасно», – говорит, и не приходит. Так что будет необходимо и нам в одиночестве.
– У нас Том, Чук и Мери, – сообщил я. – Весьма приличная компания.
– Это действительно, – разлил по рюмкам Эрик. – Дети также редко приезжают. А как ваш сын?
– Растёт, – сообщил я. – Файзилов нас встретил с коляской, взглянул и говорит: «Какой осмысленный взор!»
– Внуковский, – дал согласие Эрик. – Так что идите к Вепсову. Его Бондарев двигает, и нельзя исключать, что на самый верх.
Вепсов жил в квартире за стеной, но на данный момент его во Внуково не было. День назад при Эрике он пригласил меня к себе на работу в издание «Слово».
Но я желал к Эрику.
– У вас заработная плат очень небольшая? – задал вопрос я.
– Меньше некуда, – набрался воздуха Эрик. – Народ разбегается. Остались Авсарагов, Ованесян и Тер-Маркарьян.
– Для «Литературной России» весьма хороший подбор, – кивнул я. – Возможно, подождать лучших времён?
– Лучше уже не будет. А вам нужно к Вепсову.
И я отправился на работу в издательско-производственное объединение «Слово», которым руководил Вепсов. Моя должность звучала весьма весомо: помощник главреда по издательским проектам.
Но в действительности я был кем-то наподобие экспедитора.
Главным редактором этих самых проектов был Владимир Белугин. Мы издавали серию приключенческих романов – Майн Рид, Жюль Верн, Фенимор Купер.
Моя задача заключалась в отправке книг подписчикам. Я ездил по ЖД вокзалам, заключал договора с транспортниками и отправлял книги в различные финиши страны.
Частенько приходилось грузить книги самому.
– Получим денег – наймём грузчиков, – подбадривал меня Владимир Ильич. – на следующий день из типографии приходит тираж очередного тома, проследи, дабы все мужики из редакции были на месте.
Это также входило в мои обязанности – снабжать присутствие.
– А я на больничном, – отговаривался Лёша Тимофеев. – Жар, озноб и
– Понос, – кивал я. – Можешь, само собой разумеется, не приходить, но Вепсову это не понравится.
Лёша вздыхал, но на разгрузку являлся. Работой в наше время не дорожили только те, кому нечего было терять, к примеру, Паламарчук. Но Пётр однако был внуком сходу двух маршалов СССР.
А маршальским внукам легче было справляться с трудностями, чем остальным.
В «Столичном вестнике» я начал появляться значительно реже, но бывал.
– Что выпиваем? – задал вопрос я, приглядываясь к находившейся на столе бутылке.
– Спирт «Ройял», – сообщил Коледин. – Весьма хороший напиток, бьёт наповал.
– У меня массандровский портвейн, – согнулся к моему уху Паламарчук.
– Тебе самому мало, – отказался я. – Я уж как все.
– Паламарчук, это действительно, что вы выпили всё вино у Берра? – узнал Уткин, сидевший, как в большинстве случаев, на председательском кресле.
В нём он был похожим прокурора в зале суда. Картину портил только находившийся перед ним стакан со спиртом.
– А кто вам сообщил? – поднял одну бровь Паламарчук.
– Да уж сообщили, – улыбнулся Уткин.
– Ну, выпил, – не стал отказываться Паламарчук. – Утром похмелиться охота, а все бутылки безлюдные. Я в том направлении, я ко мне, – ничего нет.
Вложил руку в резиновый сапог, находившийся у двери, – имеется!
– Как ты додумался, что вино во Франции прячут в резиновые сапоги? – изумился Коледин.
– Наитие, – опустил долу цыганские глаза Пётр.
– Талант, – сообщил я.
– А что в Аргентине? – продолжал допрос с пристрастием Уткин.
– Ты и в том направлении летал?! – рука у Коледина дрогнула, и он пролил спирт на газету.
– Лучше бы не летал, – сообщил Паламарчук. – Моим соседом в самолёте был Солоухин.
– Весьма хороший автор! – пришёл в сознание человек, спавший на кресле в углу, на котором в большинстве случаев дремал Бацалёв.
Отчего-то я осознал, что данный человек не из писательского цеха.
– Таких жмотов свет не видел! – взглянуть на него Паламарчук. – Целый полёт прикладывался к фляжке с коньяком, а мне не внес предложение ни разу.
– какое количество в том направлении лететь? – задал вопрос я.
– Часов десять. Воображаешь – ни разу! В одиночку целый коньяк выдул.
– Солоухин таков, – дал согласие Уткин. – Мне бы он внес предложение, а вот юнцам наподобие вас – ни при каких обстоятельствах.
– И вам бы не внес предложение! – загорячился Паламарчук.
Назревал скандал.
– А кто тут автор? – встал с кресла человек в углу. – Мне нужен романист.
– Вот он, – неосторожно махнул в мою сторону Уткин.
Я романов не писал, но промолчал.
– Отправимся, выйдем, – приказал человек из угла.
Лишь сейчас я осознал, что он из воинского сословия.
Мы вышли в коридор.
– Значит, так, – сообщил вояка, упрочнением воли заставляя себя не качаться. – У меня имеется сюжет, ты пишешь роман. Идёт?
– Идёт.
Замечая за его упрочнениями, мне было тяжело заставлять себя находиться ровно, также хотелось покачнуться.
– На.
Он сунул мне в руки листок.
«Начальнику ВЧ 15956 полковнику Пушкину А.Г., – прочёл я, – от начальника 1-й авиаэскадрильи полковника Григорьева В.И. рапорт о служебном расследовании».
– И что? – взглянул я на вояку.
– Ты просматривай, просматривай.
Я начал читать.
«20 августа 1987 года экипаж майора Гумилёва Н.К. на самолёте Ан-12 №83 делал полёт по маршруту Львов – Луцк – Дубно – Львов. Наряду с этим проводилась перебазировка истребительной эскадрильи с аэропорта Луцк.
Сделав задание, по метеоусловиям Львова экипаж остался на ночёвку на аэропорте Дубно. По окончании ужина в лётной столовой экипажем в отеле была выпита полученная от начальника Луцкой эскадрильи пол-литровая (по утверждению экипажа) бутылка технического спирта.
Ночью ассистент капитана корабля Матвеев С.А. поднялся в туалет по малой потребности. Но утомившийся по окончании напряжённого лётного дня лейтенант Матвеев С.А. в темноте перепутал дверь в туалет с дверью во встроенный одёжный шкаф, вошёл в последний и помочился в лётные сапоги майора Гумилёва Н.К.
Майор Гумилёв Н.К. увидел случившееся лишь утром, одев сапоги на ноги.
В следствии сложившейся психотерапевтической несовместимости прошу поменять состав штатного экипажа самолёта Ан-12 №83».
– Н-да, – сообщил я, завершив просматривать.
– А резолюция? – задал вопрос вояка, что дремал стоя, пока я просматривал. – Резолюцию разобрал?
Вправду, на листке была резолюция, написанная от руки
– Василий Иванович! – вслух прочёл я. – Не нужно мне еть мозги! Буду я ещё из-за всякой херни изменять установочный приказ по части.
Заяви Матвееву выговор за несоблюдение субординации, а Гумилёв пускай нассыт в сапоги Матвееву и успокоится. Полковник Пушкин.
– Подпись имеется? – задал вопрос вояка.
– Имеется, – сообщил я.
– Вот, – очень сильно покачнулся он. – Писать будешь?
– Буду.
Я также качнулся.
– Сам Пушкин подписал! Бери рапорт себе.
Мы возвратились в кабинет главы.
«Нет, Карфаген должен быть уничтожен, – поразмыслил я, забрав в руки стакан. – Сюжет не хуже «Капитанской дочки». Быть может, и лучше».
– Договорились? – подмигнул мне Паламарчук.
– Эта вещь посильнее «Фауста» Гёте, – сообщил я.
– Напишешь – разрешишь почитать.
Мы с Петром чокнулись.
К сожалению, я тогда не знал, что мы с Паламарчуком больше не увидимся. Он очень сильно исхудал и выпивал собственный портвейн уже через силу.
А спустя месяц мне сказали, что Петра не стало.
– Отпевание в Сретенском монастыре, – сообщила по телефону Бурятина. – Придёшь?
– Приду.
Народу в храме было не большое количество и не мало, ровно столько, дабы не было толкотни. Не обращая внимания на окладистую бороду Петра, было видно, что он совсем молод, едва-едва за сорок.
«Один из самых гениальных моих сверстников, – думал я. – Его «Сорок сороков» останутся окончательно. Мы мрём на данный момент от заболеваний либо от неосуществимости жить?»
Отпевал сам папа Тихон. Пахло ладаном и ещё чем-то, чем постоянно пахнёт в 60 секунд прощания.
Браслет \
