Разговор длиной в сорок лет
Об одной челябинской книге.
Вот передо мной книга, складывающаяся из заметок и статей Михаила Фонотова о Николае Године, из их бессчётных диалогов. Это разговор длиною в сорок лет. Чуть ли не полвека! Открывая такие книги, я почему-то переживаю.
Возможно, от предвкушения новых знаний либо подтверждения собственного опыта. А ещё имеется что-то неординарное и в шелесте новеньких страниц, и в запахе свежей типографской краски.
Николай Иванович Година для меня – и до момента личного знакомства, и, само собой разумеется, по окончании – был и остаётся непререкаемым авторитетом, человеком над схваткой. Я кроме того рассуждал примерно так: по всем горячим и остывшим вопросам внешней и внутренней политики страны, по всем проблемам мироустройства человека нужно расспрашивать Годину.
Куда же, думал я, наблюдают отечественные теле- и другие журналисты? Однако : башни-близнецы – бегите за разъяснением к Николаю Ивановичу, замыслили строить в области ГОК – к нему же, началась русский операция по борьбе с терроризмом в Сирии – снова без него не обойтись.
Из-за чего? Да по причине того, что Година – он один таковой.
Вторых мудрецов и не сыщешь.
Но, оказывается, нашёлся человек, что в течении сорока лет «мучает» известного поэта актуальными и не весьма вопросами. Это писатель и журналист Михаил Фонотов – личность сама по себе легендарная, как говорится (либо так не говорится?), человек-бренд Южного Урала.
Само собой разумеется, его статьи, беседы и заметки с Николаем Годиной я просматривал, но эти разрозненные записи не складывались в моей голове в отдельное полотно. А сейчас, благодаря книге, сложились.
Все эти годы собеседники не обходили стороной судьбы страны, людей, писателей, говорили о ценности поэтического слова и большое количество ещё о чём. Время от времени – в общем, время от времени – конкретно. О бабах, к примеру (да-да, как раз так).
Либо – об машинах. А также нежданно жёсткую зиму, выдавшуюся у нас в 2006-м году, Михаил Фонотов иллюстрировал стихотворением Николая Годины.
Когда я стал обладателем книги «Человек из страны деревьев», то сходу захотел определить: как в течении сорока лет изменялись взоры громадного русского поэта на тот либо другой вызов времени? Меня поджидало разочарование: Николай Година не поменял взора ни на одну фундаментальную (либо не весьма) проблему планеты и человека.
Отчего же я огорчился? По причине того, что стабильность, как мы знаем, весьма кроме того свободно может превратиться в застой.
Но потом я осознал, что это – и имеется норма. Измениться смогут вкусовые, цветовые либо другие второстепенные предпочтения, но нравственные – вряд ли.
А Николай Година за базу всего берёт как раз нравственность (лучше сообщить более тёплое слово «человечность»). На данной базе он выстроил собственную рабочую и писательскую судьбу.
Это как бы фундамент, а другое – надстройка.
Как же прекрасно, что Михаил Фонотов и Николай Година нашли друг друга. За чтением книги осознаёшь: именитый журналист пишет об именитом поэте с теплотой. Да, не доброжелательно, ни за что не восторженно, в частности тепло. Чутко.
Фонотов цитирует Годину, пробует расшифровать его чудесные строки, рассуждает на различные темы и каким-то образом подводит меня, читателя, к мысли: Николай Година – это отечественное достояние, его нужно беречь. Ну, пускай не беречь, а просматривать его стихи, открывать его прозу и гордиться, что у нас имеется таковой земляк.
Вот в статье Михаила Фонотова «Поэты живут в городах», первой из посвящённых отечественному храбрецу и написанной аж в 1976-м году, говорится о стихотворцах, перебравшихся из сёл в города Южного Урала. Это Вячеслав Богданов, Александр Куницын, Николай Година.
О двух первых создатель пишет нейтрально, где-то кроме того требовательно либо с сомнениями в интонации, а о Године – заинтересованно и душевно.
Беседа (обозначение «интервью» для этих бесед представляется мне каким-то неуместным) «Собственная экология» (1985) имела возможность бы состояться и день назад. И сейчас.
Из-за чего человек ведёт себя на Земле, как дикарь? А поэт – что он может противопоставить разрушению экосистемы?
Меня же прикоснулось совсем, думается, не основное: «Папа и по сей день живёт в домике на берегу озера Ильмень». Тридцать два года назад Николаю Године исполнилось 50, как мне на данный момент, и у него был жив папа.
У меня отца уже нет, а мама «Не отпускай её от себя, скажи с мамой довольно часто и обо всём. Ты представить себе не можешь, как я скучаю по родителям, как жалею, что ничтожно мало проводил времени с ними», – сравнительно не так давно сообщил мне Николай Иванович.
А вот и моё мелкое открытие: в статье 1989-го года «Лишь одно стих» Михаил Фонотов разбирает текст Н. Годины «Лес мыслит, как поэт» Это стих складывается из шести строф! В нём двадцать четыре строки!
Из-за чего восклицательные символы? По причине того, что я знаю, что Николай Иванович уже давно не разрешает себе для того чтобы «словопролития». на данный момент его стандарт – двенадцать строчков. Да, три строфы на всё про всё. И в то время, когда же это началось?
Было нужно «перевернуть» всё книжное наследие поэта, хранящееся у меня дома. Оказалось, что на эту «норму выработки» поэт перешёл в 2006-м году. По крайней мере, я не смог отыскать ни одного более долгого текста, датированного позднее. Может, я что-то проморгал?
Но более весьма интересно было бы определить: не планируется ли новая реформа в раздельно забранной поэтической совокупности, другими словами не станут ли стихи Николая Ивановича в скором либо отдалённом будущем ещё меньше? Либо, возможно, «протяжённей»?
В беседе «Будни поэта» (1990) вопросы занимают больше места, чем ответы. Михаил Фонотов не просто спрашивает, а рассуждает, разворачивает проблему, как бы призывая Николая Годину не скупиться на слова. Но – нет. Ответы маленькие и хлёсткие.
Возможно из-за времени: ещё чуть-чуть, и развалится громадная страна, а многие поэты (вместе с их буднями) на этом разломе то немногое, что у них было, и провалятся сквозь землю.
В беседе «Неожиданное знакомство» (2002) снова поднимается вечная тема: кто тут поэт, а кто – самозванец? «Открыто говоря, – отвечает Николай Година, – я не знаю, литература ли то, что я сам делаю. Не смотря на то, что считаюсь опытным писателем, печатаюсь в изданиях, имею книги».
Необычно, поэту практически 70 лет, а он в замешательстве. Но в этом и парадокс: поэтом ты смело именуешься, в то время, когда тебе 18, а зрелость – пора сомнений.
В заметке 2006-го года «“Венера Миасская” Николая Годины» приводятся слова классика сербской поэзии Изета Сарайлича: «Уж и твоё имя – Николай Година – мне весьма нравится. С таким именем нереально только прогуляться по литературе. С таким именем остаются».
Так и видится: с ухмылкой говорит, но в полной мере серьёзно. Но, кто тут навечно, а кто – проездом, позже разберёмся. Пока же хочется захотеть и Николаю Године, и Михаилу Фонотову творчества и здоровья.
Смотришь, и ещё на одну книгу бесед наберётся.
В животе пенсионерки 40 лет пролежал труп ее ребенка — Мир Тайн
