Особый разбойник с большой дороги — «наука»
В то время, когда сто лет назад распались многонациональные империи в восточной части Европы, многие интеллектуалы из новых национальных стран восприняли данный момент как реализацию исторического предсказания — Российская Федерация, Габсбургская монархия, Пруссия и Османская Империя-Германия считались тюрьмой народов и бездушными аппаратами власти. Чешский философ Томаш Масарик совершенно верно сформулировал данный тезис, в то время, когда он в 1917 в Петрограде, сегодняшнем Санкт-Петербурге, написал программную брошюру называющиеся «Новая Европа.
Славянская точка зрения». Серьёзной задачей по окончании окончания войны есть «восстановление Восточной Европы на национальной базе», выделил он, потому, что человечество не наднационально, а является организацией отдельных наций.
Но разрушение империй позвало не только радость. Скоро прекратившие существовать империи стали предметом меланхолического наблюдения.
Роман Йозефа Рота «Марш Радецкого», написанный в 1930-х годах, повествует о распаде Габсбургской монархии, которое находит собственный отражение в фатальной связи между одним лейтенантом и Императором, родом из словенской крестьянской семьи. Рот изображает эту империю как особенный мир, в котором многообразие упорядочено, а несоответствия разрешены на базе примирения.
Роман Рота «Марш Радецкого» был не в меньшей мере политическим произведением, чем программная брошюра «Новая Европа» Масарика. В историографии эти две другие точки зрения до сих пор существуют.
Российская Федерация празднует инаугурацию Трампа
The Daily Beast19.01.2017Российская Федерация обоснуется и в Ливии
Yeni Safak19.01.2017Возвращение в Ливию через главный вход
Le Figaro19.01.2017Западноевропейские страны имели империи. Российская Федерация была империей
Российская Федерация захватила Крым, воюет на Донбассе против Украины, а в Европе проводит практически ничем не прикрытую политику оказания влияния, и исходя из этого вопрос об империи появляется уже не только в историческом контексте.
Историк из города Констанц Юрген Остерхаммель (Jurgen Osterhammel) в этом месте задает вопрос о том, из-за чего расставание с империей западноевропейских наций случилось довольно более легко, в то время как Российская Федерация, "Наверное," не смогла согласиться с утратой имперского величия. Остерхаммель показывает на особенные размеры российского случая.
Согласно его точке зрения, Российская Федерация в течение очень маленького времени испытала утрату интернационального влияния в трех качествах — как имперский центр по отношению к Прибалтике, Белоруссии, Средней Азии и Украине, как гегемон в восточном блоке и кроме этого как держава, обеспечившая ядерное равновесие. А в том, что сейчас истерические призывы по поводу «величия» стали главной сокровищем русском политики, он обвиняет Запад: «Поддерживающие структуры в имевших важное значение 1990-х годах не были созданы. «Победители» в холодной войне праздновали через чур звучно».
Доводы против аналогичной точки зрения предельно очевидны: никакая вторая великая держава, не считая России, не имела возможности бы по окончании развала некогда подвластной ей территории быть такой уверенной в сохранении к ней уважительного отношения, что разъясняется ее ядерным арсеналом, и ее местом в Совете Безопасности ООН. НАТО создала особые структуры для сотрудничества с Россией, а американские армии были выведены из Европе.
Одновременно с этим Российская Федерация — в отличие от Австрии по окончании монархии и распада — осталась имперской державой. Треть территории РФ заселена нерусскими народностями.
Господство Москвы было поставлено под вопрос в этих территориях, и тогда Центр в девяностых сделал выбор в пользу силового ответа, о чем свидетельствуют чеченские войны. А приведение к власти в Суровом влиятельного сатрапа Москвы обосновывает существование хорошей имперской политики — разделяй и властвуй.
Но занимательным остаётся вопрос о том, из-за чего политики и общественность в Российской Федерации, в отличие от бывших империй Западной Европы, не смогли согласиться с потерей влияния собственного страны. Обстоятельством популярности неоимперской политики Владимира Владимировича Путина есть, без сомнений, пережитый опыт экономического, политического и социального провала 1990-х годов.
Но в случае если сказать о более долгосрочных обстоятельствах, то тут оказывает помощь взор на историческую специфику. Царское государство было империей — со своей автократической правящей вершиной и присоединенными, начиная с 16-го века, такими нерусскими территориями как Кавказ, Центральная Азия и Прибалтика.
Но при в Россией различия между национальным государством и империей, скорее, искажают взор на реальность, в первую очередь в том случае, если они — вместе с Масариком либо Ротом — воспринимаются как непримиримые несоответствия. «национальное» государство «и Империя» — это совершенные модели, каковые более либо менее применимы в отношении исторических феноменов.
В отличие от западных колониальных империй, имперский центр в Российской Федерации не был отделен океанами от имперской периферии. Где кончалась главная часть страны, а где начиналась периферия, было не так легко выяснить, и, помимо этого, на эти границы оказывали собственный влияние исторические трансформации.
За счет расселения и ассимиляции нероссийских этносов существовала возможность для главной части страны поглощать периферийные территории. Западноевропейские страны имели империи, в то время как Российская Федерация была империей.
На это состояние размытости границ между основной частью России и ее колониальной периферией обращали внимание такие предтечи русской нации как Юрий Самарин, что выступил с таким требованием в первой половине 60-ых годов XIX века: «Мы, русские, будут тем, чем являются французы в французской империи и британцы в Англии!» Самарин потребовал образования отдельной русской нации, представители которой были бы привилегированной группой и руководили бы собственными колониальными владениями.
В настоящей царской империи подобный вариант оставался химерой. Но русский политика с ее начавшимися в 1860-х годах модернизационными упрочнениями в громадной степени определялась национальной логикой.
Особенно введение общей воинской обязанности в первой половине 70-ых годов девятнадцатого века было связано с жаждой привлечь население к реализации русского национального проекта.
Русский национальный проект должен был оставаться в российского, а это означало следующее — империя управлялась Россией, и у нее имелись внутренние конфликты, в первую очередь в отношении Украины. С 40-х годов 18-го столетия начало образовываться сначала маленькое украинское перемещение, которое исходило из существования двух наций, и на языке того времени их представители назывались «великороссами» (русские) и «малороссами» (украинцы). Влиятельный публицист времен царской империи Михаил Катков заметил в маленькой группе украинских интеллектуалов страшный вызов: «Отвратительный и нелепый софизм… словно бы вероятны две русские народности и два русских языка, как словно бы вероятны две французские народности и два французских языка!»
Для Каткова украинское перемещение было клином в теле нации, в которой великороссы, белорусы и малороссы должны были образовать единство. Славянофил Владимир Ламанский в первой половине 60-ых годов XIX века опасался возможности отчуждения Киева а также «распада русской нации, раздела и разорения русских земель».
Украина являлась вызовом для русской нации, а не только для петербургской империи.
Приблизительно одновременно с этим, в то время, когда на западной периферии Царской Империи осуществлялся русский национальный проект, петербургской политике удалось взять огромные колониальные владения в Центральной Азии. Российская Федерация была — в зависимости от географии и ситуации — национализирующей либо колониальной империей.
Эти несоответствия стали обстоятельством ее распада.
Со времени правления царей русский политика всегда была одновременно националистической и колониальной
В последние десятилетия существования Царской Империи русские стали в политическом отношении ведущей нацией в империи, и это стало причиной разрушению ее ветхой архитектуры. Кроме социальной напряженности показались национальные несоответствия, распространявшиеся уже на всю империю, а не только на ее западные губернии.
Конфликт между претензиями русской и доминированием нации вторых этносов превратились в структурную проблему.
Ленин на протяжении революции выразил это в радикальном лозунге: «самоопределение народов», другими словами это была как раз та формула, которую применяли Томаш Масарик и Вудро Вильсон. Но новые правители не сдержали собственного обещания.
Целью большевистской политики оставалось создание единого социалистического страны, которое не предусматривалось возможность выхода из него на базе самоопределения. СССР казался восстановлением ветхой многонациональной империи под вторыми идеологическими знаками.
Но в том месте было и новое начало. Коммунисты на начальной стадии из тактических мыслей поддерживали культурные требования национальностей.
Ветхий конфликт между гегемонистским русским остальными и национализмом этносами и национальностями не должен был снова разгореться. И исходя из этого в первой половине 20-ых годов XX века был создан СССР как федеративное государство, члены которого определялись по национальному показателю. другие нации и Украинцы имели только личные территориально-административные рамки, в которых они имели возможность продолжать собственный национальное строительство.
Но не позднее чем по окончании победы СССР во Второй мировой ветхая напряженность возвратилась. 24 мая 1945 года на праздничном приеме в Кремле, устроенном в честь главнокому, грузин Сталин сказал собственный известный тост «за здоровье русского народа».
Царская империя была национализирующей и колониализирующей империей в один момент, и это несоответствие было, скорее, скрыто, чем не запрещаеться. Этим разъясняются сегодняшние неприятности русском общественности и политики.
Постсоветская Российская Федерация так же легко, как и бывшие западноевропейские империи, отделилась от своих считавшихся колониальными владений в Центральной Азии. Но России сложно дать согласие с территориальной целостностью и самостоятельностью Украины.
Но это не постколониальное наследие, а неприятность национального самоопределения России.
Мартин Вессель есть доктором исторических наук Восточной и Южной Европы Мюнхенского Университета Людвига Максимилиана.
Честный детектив. Пираты с громадной дороги
