Литература ничему учить не должна — учат инструкции для электроприборов — «наука»
Лауреат «Русского Букера» Александр Снегирев о собственном романе «Вера», параллелях между литературой и стройкой, политике, ханжестве, сверкающих снежинках и одной интимной фотосессии.
RFI: В собственных постах на Facebook вы плохо мило именуете «Веру» собственной богиней и по большому счету рассказываете об данной книге как о живой. Для вас это ответственный текст?
— Все тексты для меня серьёзны одинаково, а «Вера», само собой разумеется, крайне важна, по причине того, что я в первый раз писал о даме так без шуток. В первый раз дама, она же и богиня, есть главным храбрецом моей истории.
Я в первый раз связался с таковой темой, и она меня за собой повела. Я начинал маленькую историю, написал, позже ощущаю, что желаю продолжать — начал развивать ее.
За три года, пока я над ней трудился, я довольно много осознал про дам, про людей — я не отделяю в этом смысле женщин и мужчин — про себя. Понимаете, чем хороша литература? Тем, что ты начинаешь осознавать людей, люди перестают быть легко телами, фигурами.
Так как, в то время, когда пишешь, ты, в совершенстве, обязан становиться собственными храбрецами.
Как же ее кликали». Это также история дамы, которая через очень многое прошла.
Получается, образ русской дамы тревожил вас еще до «Веры»?
— Здорово, что вы отыскали в памяти данный рассказ. Не могу заявить, что я им всецело доволен, но я ему весьма рад. Я по большому счету не принимаю собственную прозу как достижение.
Это не кокетство. Импульсы приходят извне, я их не создаю. Я и приобретаю громадное наслаждение от литературы, по причине того, что приходят идеи и будешь в состоянии постоянного звездопада — внезапно падает сверкающая снежинка, и ты начинаешь ее разглядывать и пробовать передать ее красоту всем остальным людям.
Время от времени это тебе удается.
То же самое в «Как же ее кликали». Я не забываю, мы находились в пробке — папа за рулем, я рядом — на ЖД переезде, ожидали, в то время, когда он откроется.
Я задал вопрос: «А по большому счету, кто твоя первая любовь, пап?» А моему отцу уже 81 год, у него весьма хорошее чувство юмора. Он продолжительно вспоминал, а в то время, когда отыскал в памяти, поведал двумя-тремя словами, весьма ярко и совершенно верно.
Это было одним из импульсов для этого рассказа.
Вторым импульсом стала необычная и совсем настоящая история из моего детства. Моя бабушка, будучи вдовой, оставшись одна в квартире, сдавала помещение студентам — она жила около МГУ. И в один раз она влюбилась в одного из собственных квартирантов.
Начала его ревновать. Я не забываю этого парня, он был армянином, и кликали его Артур.
Он был бритый, и один раз я его видел — он был в синей олимпийке с белыми полосами. Сравнительно не так давно, несколько лет назад я был в такой же ситуации — я был во Флоренции, арендовал комнату, и хозяйка, пожилая женщина, внесла предложение мне спать с ней в одной кровати, по причине того, что ее кровать — якобы тесная.
И у меня внезапно все в голове сложилось.
В чем наслаждение быть писателем? В том, что ты внезапно вспоминаешь разговор с отцом, историю собственной бабушки, плюс нелепую историю с квартирной хозяйкой. Все это складывается в один механизм и начинает трудиться.
Так я написал данный рассказ.
Но этим дело не закончилось. Недавно, глядя на себя в зеркало, я заметил брито-лысого брюнета в синей олимпийке с белыми полосами, которую приобрел месяц назад.
Жизнь хорошая писательница, согласитесь. Может закольцовывать сюжеты.
— Вы так как по образованию политолог, а до этого получали образование МАРХИ, у вас большое количество различных профессий — вы трудились прорабом, писали сценарии для телевидения. на данный момент вы занимаетесь литературой. Как сейчас это доступно и на что человеку необходимо идти, дабы стать писателем?
— Получал образование МАРХИ, не очень любя это дело, кинул в итоге. Со стройкой меня жизнь столкнула 10 лет назад — в то время, когда мы строили дом в деревне. Сперва я к этому относился как любой человек, что опасается ремонта, не то что стройки.
Сперва этим деятельно занималась моя супруга, также ничего в этом не осознавая, но ворочала горы, руководя рабочими. А позже я включился и практически приобрел новую профессию — сейчас кроме того могу давать какие-то советы по стройматериалам, декору и дизайну.
Страно в этом, кроме другого, да и то, что мой дедушка по линии отца происходит из деревни каменщиков — до революции деревни довольно часто специализировались на ремесле. какое количество поколений данной деревни занималось каменой кладкой — неизвестно. Но я совершенно верно знаю, что мой прадед, прапрадед и мой дедушка в 12 лет уже трудились подмастерьями.
Поразительно, что на моем отце эта традиция прервалась, а я опять возвратился к стройке и весьма это обожаю. Более того, вижу в этом параллель с литературой, по причине того, что устройство текста и дома весьма похожи.
Без фундамента/проекта/плана нет ни дома, ни текста. Увлечёшься декором, потеряешь сущность, перемудришь с планировкой, читатели/жители запутаются.
В Российской Федерации большое количество рабочих из Средней Азии, и они не отлично знают русский язык. Говоря с рабочими, я осознал ответственную вещь — нужно быть лаконичным, подбирать правильные, верные слова.
Обращение должна быть скупой и предельно ясной, без лишней воды и ненужных чувств. Не могу заявить, что я достиг в этом совершенства, но в то время, когда тружусь с текстом, стараюсь вспоминать беседы со среднеазиатскими рабочими, дабы все было ясно, светло и кратко.
— Но сейчас вы живете лишь литературой? Идентифицируете себя как писателя?
— литературой и Стройкой. Я не именую себя опытным писателем, по причине того, что это — человек, что системно выдает какое-то количество текстов, имеет календарный замысел, соответствующие договора, а, самое основное, соответствующий темперамент. Я не таковой человек.
Не то дабы я бешено завишу от воодушевления, не смотря на то, что и завишу, но я не именую себя опытным писателем и вряд ли когда-нибудь им стану.
У меня имеется привычные опытные писатели. Это люди, каковые существуют как проекты, пишут по 3-4 романа в год. Это жанровая литература: амурные романы, детективы, оптимистические либо мистические детективы.
Я считаю это профессионализмом хотя бы вследствие того что мало кто может выдавать качественный продукт на единицу времени.
— Иногда это не имеет отношения к литературе.
— Скажем прямо — это неизменно не имеет отношения к литературе, но тут мы выходим на вопрос, а подходит ли по большому счету слово «опытный» к мастерству.
Величайший русский автор ХХ века
Epoca09.12.2015Желаете осознать мир Владимира Владимировича Путина?
Foreign Policy03.06.2015Михаил Шишкин: некрасивая война
Асахи симбун16.09.2015Погибла ли русская литература?
Foreign Policy14.04.2015Во тьму и назад
Maariv13.06.2015Чему учит русская литература?
Zaman05.02.2015Тут должен быть какой-то компромисс между волнами дуновения и ремесленничеством, которое время от времени удается поймать и передать в собственных текстах. Меня задают вопросы (да и я сам себя задаю вопросы) что я желаю передать, чему моя литература может научить.
Во-первых, я уверен, что литература ничему учить не имеет возможности и не должна. Учат книжки, агитационные пособия либо описания для электроприборов.
Я весьма обожаю посещать в лесу. Лес — для меня главная стихия. В то время, когда я оказываюсь в лесу, то осознаю, вот она красоты и совокупность, и кошмара, и непознаваемости.
Природа, которая может тебя прокормить и может тебя убить. Это стихия, из которой ты случился и в которую ты возвратишься, как бы ты не пробовал ее поменять. Все равно она непременно тебя поглотит.
Возможно вырубить деревья и выстроить поверх скоростные автострады, но в один раз лес вырастет опять. И опять будут петь птицы и шелестеть кроны в вышине. Вот это восхитительное космическое чувство, которое у меня рождается в лесу, я время от времени встречаю в литературе.
Время от времени у Достоевского, время от времени у Исаака Зингера, у Сэлинджера, Фитцжеральда, время от времени в стихах Пушкина.
Как автор я грежу о том, дабы хотя бы пробовать это чувство передать в собственных романах и рассказах. Вот это для меня принципиально важно.
— Наряду с этим вы же вписаны в некую русского литературную среду — вы трудитесь для толстого литературного издания, приобретаете премии.
— Я полгода тружусь в издании «Дружба народов». Но моя редакторская деятельность минимальна — я стараюсь отыскать для издания какое-то финансирование, пишу просьбы, заявления. До тех пор пока напрасно. Не знаю, оптимален ли я как редактор, по причине того, что опыт мой мал.
Не знаю, буду ли я когда-нибудь с этим справляться, по причине того, что для этого нужно владеть рядом особенностей — каковые, не уверен, что у меня имеется. Нужно быть внимательным, педантом, мочь системно просматривать тексты, не навязывать собственное вывод, в один момент мочь объективно видеть недочёты, погружаться в текст.
Возможно, когда-нибудь буду.
В литературную среду, пожалуй, я частично вписан. Лишь частично.
Совершенно верно могу заявить, что имеется устойчивая часть литературного истеблишмента, и просто этого круга, которую составляют люди, относящиеся ко мне, прямо скажем, без симпатий. Они вычисляют меня балбесом, выскочкой, результатом какой-то случайности, непрофессионалом, нахалом из ниоткуда.
В принципе, я полностью не переживаю по этому поводу. В случае если я злю неинтересных зануд, значит живу верно.
Пара лет назад издание «Собака» из Петербурга нежданно внес предложение мне интимную фотосессию. Строго говоря, на ней — я обнажённый. Классная фотография оказалась.
Я весьма рад, что был у меня таковой опыт. Эта фотография, само собой разумеется, в свое время взбудоражила отечественную смурную литературную общественность.
Вы же осознаёте, что нравы у нас обычно ханжеские, а людям время от времени не достаточно светского навыка собственный ханжество маскировать.
Но иначе, моя вписанность в литературный мир непременно присутствует. У меня имеется хорошие, я надеюсь, хорошие приятели.
Я поддерживаю кого-то, кто-то поддерживает меня, и все это честно, У меня имеется приятели, весьма гениальные писатели: Анна Козлова, Алиса Ганиева, Сергей Шаргунов. Его на данный момент интеллигенция ненавидит за политические высказывания, и я с его политическими высказываниями в основном не согласен.
Но наряду с этим я понимаю его мотивировки и знаю его как человека. Я знаю, что как человек он бывает различным и намного лучше тех, кто сооружает из себя праведника.
— Вы заговорили о политических высказываниях, и я желаю задать вопрос вас о политике, тем более, что в романе «Вера» вы пишите среди них и о событиях на Болотной. Вы были на этих митингах — чем они вам кажутся на данный момент, четыре года спустя, и что вы думаете о будущем России в контексте того, что на данный момент с ней происходит?
— На эти митинги я ходил совсем честно. Мне хотелось в том месте быть, и, как я осознаю, все остальные люди были в том месте по той же причине.
В те дни было чувство, что трон шатался. Все были вдохновлены, и все желали каких-то изменений.
С того времени изменений наподобие так же, как и прежде хочется, но мир изменился — начались войны, экономические проблемы, показалось, конечно, разочарование. Мне эта обстановка напоминает декабрьские события 1825 года — некая элита выступила против высшего управления, а высшее управление бунт подавило.
на данный момент Российская Федерация пребывает в очень непростом периоде — это светло. Но, обязан сообщить, я во многом осознаю Путина.
Может, так отражается мое политологическое образование, может, писательское желание всех осознать, но, опасаюсь, что появляйся бы я на его месте, я бы действовал похожим образом.
Я не забываю, еще на первом курсе меня поразила одна фраза учителя: «Вы имеете возможность обожать либо не обожать те либо иные политические действия, вы имеете возможность как угодно к ним относиться. Но имеется нюанс: в каждой профессии имеется собственные правила.
К примеру, в футболе принято играться головой и ногами, в баскетболе — руками. А в политике имеется собственные правила, они включают в себя отказ от привычных нам, представителям западного, христианского мира, представлений о морали».
Исходя из этого, в то время, когда мы ставим ей в упрек — мы на данный момент говорим о российской власти — что «как же так возможно, так нельзя поступать с соседями», в случае если говорим об Украине, «так нельзя поступать на Ближнем Востоке», в случае если мы говорим о Сирии. Но вещь в том, что если ты занимаешься политикой, то у тебя задачи и другие мерила.
И в контексте глобальной политический игры русский власть не делает ничего необычного.
Что такое политика? Это удержание и захват власти. Второй трактовки нет и не будет. Этим занимается и правящая партия во Франции, и американский президент, и кланы, каковые за ним стоят. Этим занимается, само собой разумеется, и русский власть.
Как они это верно либо неправильно делают — это второй вопрос. Но в той ситуации, в которой они находятся, не так уж большое количество вариантов, дабы удерживать власть и дабы наряду с этим все не упало.
Несменяемость власти в Российской Федерации я считаю значительной проблемой. Непременно такие вещи приводят к стагнации, застою, накоплению критической массы, которая в один раз может весьма непредсказуемо сработать.
В случае если четыре года назад это были весьма бессчётные, но безобидные митинги, то в один раз может произойти совсем в противном случае.
— В этом смысле вас пугает особый русский и изолированность России путь по большому счету?
— Мы живем в стране, которая все время колеблется — то изолированность тотальная, как в сталинские времена, то наполовину, как в оттепель, то полное отсутствие изолированности. на данный момент снова частичная, продуктовая изолированность.
Нужно осознавать, что ничего нового тут не происходит, это все уже было. Если бы это происходило во Франции, это было бы необычно, но для России это не необычно. Толстой, Гоголь и Достоевский трудились в стране, где все это было.
Гоголь по большому счету писал в николаевское время — это был мрачный, застойный период, страна погрязала во взяточництве — это весьма похоже на отечественное время. Тогда началась Крымская война.
Чем она закончилась — мы знаем.
Кстати, то, что случилось во Франции (парижские террористические акты 13 ноября. — RFI) — это новинка. В то время, когда это произошло, всю землю обалдел. Это показывает, что в пятницу 13-го началась Третья мировая война.
Говорили, что она началась 11 сентября. Но тогда это была атака извне, а тут — атака изнутри.
Это практически партизанская война.
Что на данный момент будут делать французы по окончании того, что устроили в Париже граждане, появившиеся в Европе? Это же трагедия.
Это твои соседи, одноклассники, приятели твоих друзей. Это настоящая гражданская война.
Если она, не дай всевышний, разовьется, то мы все не так долго осталось ждать окажемся в новом мире.
— У меня такое чувство, что мы уже в нем были.
— Да. И потому, на мой взор, кроме ужасных событий, нас ожидают и интересные открытия в мастерстве. Так уж мир устроен, что мастерство идет рука об руку с глобальными переменами и войной.
Все мы знаем, какой взлет случился в 20-е годы в Российской Федерации — были созданы величайшие архитектурные, художественные, литературные произведения. Масштабные перемены, каковые происходят на данный момент, конечно, приведут к переменам в сознании.
Я ожидаю появления нового стиля.
— В русской литературе?
— И в русской, и во всемирной. Что-то сопоставимое с XIX веком, а, возможно, и с Античностью. По причине того, что перемены в литературе назрели, я говорю о русской литературе. Я, само собой разумеется, не ученый и могу ошибаться, но интуитивно ощущаю, что дела обстоят как раз так.
Перемены назрели и не так долго осталось ждать случатся. Грядёт время ожесточённых чудес.
Александр Снегирев примет участие в «Днях русской литературы», каковые пройдут с 8 по 10 января в мэрии XVI округа в Париже, и представит собственный роман «Вера» в парижском русском книжном магазине Librairie du Globe.
Михаил Хазин о будущем России и вывозе капитала
