И.е. рыжков: приходилось воевать за каждый дом, за каждый этаж!
Бывалые воины говорят, что ужаснее минометногообстрела лишь рукопашная. Ветеран Великой Отечественной Иван Рыжков знает это лучше всех. Победной весной 45-го полк Рыжкова первым из минометных частей открыл огонь по столице Фашисткой германии.
Полк за Берлинскую операцию был награжден орденом Александра Невского, Рыжков – звездой Храбреца СССР.
— Иван Ермолаевич, Вы прошли боевое крещение под Киевом молодым курсантом, неприятель в тот момент имел уже боевой опыт в Европе. Опасались?
– Нет, данный бой нетрудный был, по причине того, что мы грамотный народ, практически год проходили службу в училище, где военная подготовка была не хуже, чем у германских воинов. Исходя из этого встретили мы их весьма деятельно и небезболезненно для них.
Да и мы же все мальчики, по сути дела, были, смелости не занимать.
– А ужас?
– Ужас Его в то время не ощущали. Вот к концу Киевской операции самую малость было боязно, по причине того, что немцы прилагали огромные упрочнения, дабы захватить город, применяли всю технику, любую, какую возможно было.
Это, само собой разумеется, давило на нас, в особенности морально.
– В апреле 42-го Вы попали на Брянский фронт, на реке Кшень случился бой, за что Вы взяли первую приз. Первая приз самая дорогая?
– Да, вправду. Я, правду сообщить, не считал, что буду награждён.
Оказалось так: немцы прорвали оборонуна реке Тим, и мы приблизительно за трое дней отошли практически на 30 километров, на реку Кшень. Тут отечественные армии задержались, чуть меньще суток были битвы, позже перебрались на восточный берег, где немцы почувствовали отечественную мощь.
Трое дней продержались, позже линия фронта стабилизировалась. И с осени до января месяца мы удерживали эти позиции.
– Предположительно, обороняться и удерживать позиции – это самое тяжелое?
– Неприятель хоть и имел превосходство, в особенности количественное, но мы заблаговременно приготовились – привели огневые совокупности в порядок. К примеру, первый сутки боя: мы заняли огневые позиции, я выхожу на наблюдательный пункт.
Со стороны, где ожидается соперник, идёт колонна. Разметали её практически за полчаса, утраты большие: 20–30 % личного состава. Это и не позволило немцам в данный же сутки форсировать реку.
За ночь мы привели в порядок собственные силы, и немцы больше не смогли прорваться к берегу. Отечественные армии держались прочно, прочно.
Неприятель пробовал пара раз наступать, но напрасно.
– В марте 43-го Вас прописали начальником дивизиона
– Да, это весьма ответственно. У нас тогда было шесть миномётов 120-мм. Весьма замечательное оружие.
В одном месте таковой урон нанесли неприятелям, что они на трое суток задержали наступление, а ведь на участке были лишь мои парни. Мы позже с соседской батареей кроме того соревновались: начальник с моих наблюдательных пунктов смотрел за стрельбой, позже со своей сравнивал.
В общем, прекрасно вести войну мы.
– А на Курской дуге
– Вот тут уже важные битвы были, тяжелые. Но немцы сразу же споткнулись о отечественную совокупность заграждений: траншеи, блиндажи… Два раза врывались и оба раза их отбрасывали. Понесли большие утраты.
В то время, когда же мы возвратились на место прорыва, поле около деревни Масловка было усеяно берёзовыми крестами. какое количество тел в каждой могиле – не знаю, но поле было 1,5 км на 2 км. И это лишь на данном участке!
– Что игралось громадную роль: отвага воинов либо грамотное управление?
– Да и то, и второе. Сражались все прекрасно, у меня нет претензий ни к кому: и иудеи, и узбеки, и казахи – все как один.
– Бывали моменты, в то время, когда опускались руки?
– Не было для того чтобы. Ни у меня, ни у воинов моих.
Единственное, в начале самом считал, что не выживу.
– А изменники были?
– Нет, в то время, когда нас на фронт отправили, разместили во 2-м эшелоне, где около 30 дней обучали, знакомили с миномётом. Лишь по окончании были на огневых позициях.
Всё пошло как по маслу, по причине того, что было время научить людей и мо- рально мало подготовить, коллектив определить. Действительно, был один случай, воин отрубил себе пальцы на правой руке, дабы не стрелять.
В тыл желал. Он вырубал лес для огневой позиции, говорит, что случайно оказалось.
Кто его знает. Делать выводы не стали, просто оставили в батарее.
– На подступах к Берлину было чувство победы?
– О, само собой разумеется! У нас не было сомнений и в 41-м году, что победа будет за нами. Курсантом был, воином, начальником – никаких сомнений.
Кроме того в то время, когда отступали, в то время, когда практически у Харькова были, ни одной мысли и ни у кого.
– А в самом Берлине что происходило?
– В начале отечественные войска скоро подошли, прорвали оборону на реке, углубились километров на восемь. Перед прорывом мы совершили арт-подготовку, благодаря чему наносили большой урон силе соперника.
Трупы прям в окопах видели большое количество В городе за любой дом приходилось сражаться, да что в том месте! За любой этаж!
Ближе к Рейхстагу тяжелее стало, по причине того, что немцы располагали огневые установки на плоских крышах домов. В случае если раньше мы сражались за три первых этажа, то тут приходилось сражаться за строение полностью.
На одной крыше аж 4 орудия пребывало!
Утраты были, но меньше, чем немцы рассчитывали. У нас в полку входе боевых действий в Берлине человек восемь полегло, за 4–5 дней битв – мизерные утраты.
А вот пехота больше утратила.
– Были случаи, дабы германские обитатели к Вам на помощь приходили?
– Нет, лишь в то время, когда мы скрывались, помогали. Я одну ночь совершил в подвале, мне уступили уголок с кроватью, хоть за 4 дня битв поспал как направляться. Воины со мной были: телефонист и разведчик, разведчики дремали, а телефонисты – нет, им запрещено.
Они начеку неизменно.
– В то время, когда пришло осознание финиша войны? Что совсем всё, возможно выдохнуть?
– Это в Берлине. Мы практически подошли к Рейхстагу, немцы оказывали в одном квартале усиленное сопротивление, осо- бенно на чердаках, на крышах.
Тяжело нам дался данный квартал, но в то время, когда овладели им, я выстроил целый полк, поздравил с окончанием войны, не смотря на то, что ещё и город не сдался, но я знал – до тех пор пока нас перебросят на восток – километров за триста, немцев уже перебьют. По сути дела, для нас так и закончилась война.
– Армейские будни, в то время, когда нет военных действий, какие конкретно они?
– Бой, в действительности, ни при каких обстоятельствах не кончался, даже в том случае, если мы оборонялись, пламя неизменно вели и мы, и немцы.
– С пленёнными немцами как надеялось обходиться?
– В тыл нужно было отправлять. Но было по-различному. в один раз привели человек шесть, а комполка иудей был, всю его семью – отца, мать, жену, детей – нацисты побили.
Он посмотрел сурово в этот самый момент же приказал: «Расстрелять!» Мы с комиссаром стали отговаривать, дескать, не следует, пошлём в тыл, в том месте разберутся, он слушать нас не стал.
Воины отвели военнопленных подальше, постреляли для шума, а немцев из полка выслали.
Не знаю, как в других местах, но у нас сдавались ещё до Берлина, много. в один раз человек пятнадцать пришли. В 42-м и 43-м таковой массовой сдачи не было.
А позже и в сражении чувствовалось, что знают немцы – проиграна война.
– Случались чудеса на фронте?
– Было, само собой разумеется. В Белоруссии, в одном селе, чуть ли не рота осталась в деревне, которую захватили немцы. На-ши парни не сдались.
Человек 25– 30 больше дней сопротивлялись, пока им не помогли.
– А самый ужасный бой?
– Бой любой ужасный. Я не знаю, что возможно сообщить о 41-м годе. В том месте довольно часто чудесным образом выбирались, в особенности при обороне Киева.
Оставался практически дюжина человек в роте против двухсот–трёхсот немцев. Мы сражались до ночи, а ночью отходили. В 42-м и 43-м годах на плацдармах были тяжёлые битвы.
Так как мелкий плацдарм обстреливается пулемётным, винтовочным огнём. Про артиллерийский по большому счету сказать нечего.
– А боевые друзья, приятели?
– Само собой разумеется, были, да ещё какие конкретно! В полку у нас было два начальника взвода – превосходные люди. Один из них стал вместо меня начальником батареи, а я перешёл в начальники дивизиона. Опанасенко, украинец. вести войну до конца.
Лавреньев был хороший начальник, но выбыл по важному ранению перед Курской битвой. Предположительно, месяца четыре отсутствовал, позже добился возвращения.
Мы его сходу начальником батареи прописали. Семья его была в Сибири, три сына.
В то время, когда он в военного госпиталь был, мы собрали вещи кое-какие: тех, кто погиб, у старшины что-то нашлось – хорошая посылка оказалась.
– Вы также были ранены в Берлине?
– Да, мне шею пуля просверлила.
– И остались в сражении?
– Рану перевязали, дней пятнадцать походил с повязкой, и всё прошло. До этого в голове осколок был, боеприпас разо- рвался на Курской дуге, прочесал меня.
– В больницу не послали?
– Нет, я по большому счету в военного госпиталь не был. Два ранения всего, а так.. ушибы были.. позвоночник.. больше полумесяца не имел возможности разогнуться.
Позже прошло. Да и не до ранений нам было, не ощущали.
– На войне Вы были молодыми совсем, и романы случались, предположительно?
– А как же! Как же без этого! Большое количество! Дело-то молодое.
Я и женился на войне. Она была младшим доктором полка, млад-шим лейтенантом, по-моему. На фронте и расписались, между боями.
В полку у нас была доктор, супруга моя, и ещё три фельдшера по дивизионам – четыре дамы всего.
– Мало на целый полк
– Ну а что ж сделаешь? Но как мы их оберегали!
Песни строка
За много лет в дорогах
ожесточённых,
В сиротстве,
В утратах,
В строю —
Нечаянно
Песни услышанной строки
Тропу выпрямляли мою.
Добро зажигали
И злобу гасили,
Отчаянью наперекор,
И мужеству — нежность,
И слабости — силу,
И сердцу давали простор.
И я, испытавший битвы
и утраты,
Живу, отвергая покой,
Чтобы в песне любви,
доверья и Доброты
Остаться хотя бы строчком.
Б. ДУБРОВИН
О проекте Лица Победы
Сталинград
