Что думали иностранцы о москве в хх веке
Сундук с секретом
Роберт Робинсон, единственный афроамериканский рабочий завода Форда в Детройте, приехал в СССР в первой половине 30-ых годов двадцатого века — и остался в стране на 40 лет, по окончании того как в первой половине 30-ых годов XX века не смог продолжить собственный американский паспорт. По окончании возвращения на родину ему потребовался год, дабы «прекратить в страхе подбегать к окну среди ночи и опасаться заметить за ним зимнюю Москву».
Впечатления от нахождения в Москве, среди них и период «ежовщины» в СССР, американец обрисовал в автобиографии. Тогда, по словам чужестранца, люди жили, как в осажденном городе: «Москва погрузилась во мрак. Думается, я не видел ни одного радостного лица, ни одной ухмылки.
Везде воцарилось уныние — на улицах, в ресторанах, в моем цеху и на заводе. Скоро, но, произошло немыслимое — арестовали самого Ежова.
Я был в цеху, в то время, когда об этом заявили по радио. Все приостановили работу и без звучно наблюдали друг на друга.
Тяжело было поверить в то, что Ежов утратил власть».
Израиль Озерский/РИА «Новости» Постовой милиционер на улице Неприятного в Москве, 1941 год
Робинсон обрисовал реакцию русских на вторжение немцев на их территорию в первой половине 40-ых годов двадцатого века. Он утвержает, что известие о начале войны пришло в тот момент, в то время, когда граждане наконец стали свыкаться с идеей советско-немецкой дружбы.
Факт вторжения показался им немыслимым. Они не желали верить своим ушам: «В том месте, где я трудился, все было как в большинстве случаев.
Немцы перешли границу в 4.10 утра, но на заводе об этом не было человека, кто знал. Наконец в 11.30 всем было приказано остановить работу и выслушать ответственное сообщение.
Целый завод как будто бы погрузился во мрак.
Землетрясение либо извержение вулкана не могут были потрясти русских больше, чем сообщение о нападении Германии на их отчизну».
Он отмечал, что тогда тысячи людей — мужчины, дамы и дети, ветхие и юные, кроме того коммунисты — устремились в церковь: «Я шел на занятия в Машиностроительный университет, но не удержался и присоединился к людскому потоку. В церкви всем раздавали свечи.
Кто-то молил Всевышнего о прощении, а кто-то просил заступиться за страну в тяжелое для нее время опробований».
«Русские дети ходят в церкви как в музеи»
В первой половине ХХ века Россию посетило множество видных политиков, писателей, журналистов, многие из них поделились воспоминаниями об…
Робинсон, что неудивительно, довольно часто завлекал внимание москвичей. К примеру, в то время, когда он был на одном из ЖД вокзалов, то раскрыл собственный сундук с одеждой. «Через пара секунд это событие привлекло целую толпу, люди с интересом рассматривали мои костюмы и пальто.
Большая часть из них ни при каких обстоятельствах в жизни не видели западной одежды наподобие моей, кроме того в Москве. На платформе появилось настоящее оживление, и не так долго осталось ждать около моего сундука столпилось человек сто».
А автобиографии он кроме этого поведал о том, что в публичных местах его довольно часто останавливал дежурный милиционер и устраивал допрос: «Стоя перед ним, я неизменно испытывал ужасное унижение.
Он наблюдал на меня так, как будто бы я какое-то необычное животное, возможно сбежавшее из зоопарка.
Милиционер записывал мое место и имя работы, по окончании чего звонил на завод, дабы проверить мои показания».
Роберт Робинсон застал и смерть Сталина. По словам американца, в тот момент Москва, увешанная траурными венками, плакала, а тишину на улицах нарушала только траурная музыка, лившаяся из репродуктора.
Молчание ветчины
Во второй половине 40-ых годов двадцатого века литератор из США Джон Стейнбек отправился в путешествие по СССР вместе с знаменитым фотографом Робертом Капа. Они стали одними из первых американцев, побывавших в Москве со времен социалистической революции.
Одним из первых необычных открытий для них стало время ожидания заказа в столичных ресторанах. Потому, что каждая сделка в СССР контролировалась страной, бухучёт был очень важен.
Официанту было нужно совершить массу операций с документами перед тем, как принести еду гостю. «Официант, принимая заказ, бережно записывает его в собственную книжку. По окончании он направляется к бухгалтеру и приобретает талон, что поступает на кухню.
В том месте делается еще одна запись и запрашивается часть блюд.
Robert Capa Роберт Капа. «Визитёры Красной площади», 1947
В то время, когда, наконец, выдается еда, то вместе с ней выписывается талон, на котором перечисляются все блюда. Официант относит талон к бухгалтеру, что вручает официанту второй талон, с которым он возвращается на кухню и в этом случае уже приносит еду на стол»,
— обрисовывает данный процесс Стейнбек.
Город в то время ремонтировали к 800-скорому празднованию и летию Москвы 30-й годовщины Октябрьской революции. «Электрики развешивали гирлянды на строениях, Кремле и мостах. Работа не останавливалась вечером, она длилась кроме того ночью при свете прожекторов.
Город прихорашивался, приводился в порядок: так как это будет первое послевоенное торжество за многие годы», — писал американский прозаик.
«Русские дамы весьма падки на чужестранцев»
кольца и Агрессивный макияж во рту, матерящиеся непристойности и дети в бане. «Газета.Ru» продолжает цикл статей, посвященных воспоминаниям…
Но, не обращая внимания на предпраздничную суматоху, зарубежные гости увидели необычайную усталость в глазах жителей. Дамы, они утвержают, что мало либо совсем не пользовались косметикой: их одежда была опрятной, но не весьма нарядной.
Мужчины все еще носили военную форму, не смотря на то, что уже не проходили службу в армии: второй одежды у них просто не было.
пирамиды шампанского и Горы консервов: на прилавках огромных гастрономов Москвы лежали горы колбас с Украины, банки с икрой а также дичь.
«Но все это были деликатесы. Для несложного русского главным было — какое количество стоит хлеб и какое количество его дают, и цены на картошку и капусту.
В хороший год, в таковой, как мы попали, цены на хлеб, картофель и капусту упали, а это показатель удач либо хорошего урожая. На витринах гастрономов были выставлены муляжи того, что возможно приобрести в. На витринах лежали ветчина, колбаса и бекон из воска, восковые куски говядины а также восковые банки с икрой», — писал Стейнбек.
И оплатят пятьсот эскимо
Габриэль Гарсиа Маркес, лауреат и колумбийский прозаик Нобелевской премии по литературе, приехал в Москву во второй половине 50-ых годов XX века для принятие участия в шестом Глобальном фестивале студентов и молодёжи. Современники отмечали, что это мероприятие в первый раз за много лет немного открыло «металлический занавес» СССР.
В столицу приехали тысячи чужестранцев со всех стран, и советские граждане имели возможность вольно общаться с ними. Впечатления от нахождения в Москве автор зафиксировал в собственной статье «СССР: 22 400 000 квадратных километров без единой рекламы кока-колы!».
Анатолий Гаранин/РИА «Новости» Летнее кафе на территории ВСХВ (Всесоюзная сельскохозяйственная выставка) в Москве, 1954 год
Маркес отмечал особенную страсть русских к чаю. Он утвержает, что советские люди выпивали его в любое время дня.
«В лучших отелях Москвы подают китайский чай для того чтобы поэтического свойства и с таким узким запахом, что хочется вылить его себе на голову»,
— делится в собственной статье колумбиец.
Поразило Маркеса и упорное желание москвичей всегда одаривать чужестранцев. Писателю дарили все: и полезные, и негодные вещи.
Люди относились к приезжим как к полезным экспонатам и старались, дабы у них сложилось наилучшее чувство об СССР. «В случае если кто-нибудь из туристов в Москве останавливался приобрести мороженое, то он должен был съесть двадцать порций к тому же еще конфеты и печенье. В публичном заведении нереально было самому оплатить счет — он был уже оплачен соседями по столу», — писал он в собственном эссе.
Толпы людей и постоянная суета вынудили чужестранца высказать предположение, что в Москве живут как минимум 20 млн человек, притом что в действительности жителей насчитывалось около 5 млн. Пешеходов, торопящихся на работу по широким тротуарам, автор назвал «низвергающим потоком лавы, сметающим все на пути».
«Москва — самая громадная деревня в мире. Лишенная зелени, она изнуряет, подавляет», — вспоминал он, додавая, что в самом центре видятся провинциальные дворики, где на проволоке сохнет белье, а дамы кормят грудью детей.
«Русские упиваются своим рабством»
Москвичи против петербуржцев, мигранты и рабский менталитет из Средней Азии. «Газета.Ru» продолжает цикл статей, посвященных воспоминаниям чужестранцев…
Гость столицы кроме этого отметил и транспортную обстановку в Москве — к слову, с того времени изменилось немногое. По словам Маркеса, путь до любой точки города составлял приблизительно час.
Иногда приходилось проехать километр, дабы попасть на радиальное направление либо автомобиль и появляться на противоположной стороне. «Тут нет простых улиц. Имеется единая совокупность проспектов, каковые сходятся к географическому, политическому и сентиментальному центру города — к Красной площади.
Транспорт — без велосипедов — пестрый и немыслимый», — писал колумбийский прозаик.
Больше всего Маркеса поразила отзывчивость москвичей: «Мне посчастливилось заметить, что происходит в Москве по окончании часа ночи. в один раз я опоздал на последний поезд метро. Моя гостиница пребывала в 45 минутах езды на автобусе от Красной площади.
Я обратился к проходившей мимо девушке — она несла целую охапку пластмассовых черепашек, в Москве, в два часа ночи! — и она дала совет забрать такси.
Я растолковал, что у меня лишь французские деньги, а фестивальная карточка сейчас не действует. Женщина дала мне пять рублей, продемонстрировала, где возможно поймать такси, оставила на память одну пластмассовую черепашку, и больше я ее ни при каких обстоятельствах не видел».
Иван Денисенко/РИА «Новости» Строящиеся дома на проспекте Калинина (сейчас улица Новый Арбат), 1967 год
Жители всегда были рады пообщаться с чужестранцем. Действительно, уровень английского не разрешал людям вести содержательную беседу с приезжими, но в случае если рядом выяснялся переводчик, то начинался многочасовой диалог с толпой, жаждущей определить обо всем мире. «В случае если какой-либо делегат останавливался перед храмом Василия Блаженного дать автограф, то через полчаса масса людей не умещалась на Красной площади.
Тут нет никакого преувеличения: в Москве, где все подавляет собственными масштабами, Красная площадь — сердце столицы — удивляет малыми размерами», — писал Маркес.
Местные журналисты впали в ступор, в то время, когда Маркес поведал им о таком понятии, как « ». «Зарубежная пресса не продается, за исключением некоторых газет, издаваемых европейскими компартиями. Я привел русских журналистов в собственный номер и продемонстрировал западную газету.
В том месте было два объявления с рекламой разных компаний, производящих рубахи. Они продолжительно рассматривали газету.
Я осознал, что они обсуждают собственный первое знакомство с рекламой», — вспоминал Маркес.
Автор кроме этого отметил красоту столичного метро, настоящее «сокровище города», за чистотой которого следили особенно рьяно.
«На деньги, истраченные на переходы, мрамор, фризы, зеркала, капители и статуи в метрополитене, возможно было бы частично решить проблему жилья. Это апофеоз мотовства»,
— отзывался он.
К удивлению Маркеса, коммунистический народ, живя за закрытыми дверями, пробовал разрешить многие элементарные неприятности, в далеком прошлом решенные западными учеными. «В одном из столичных банков мое бросились в глаза двое служащих: они очертя голову пересчитывали цветные шарики, прикрепленные к раме. Позднее я видел увлеченных таким же занятием администраторов в ресторанах.
Я полагал, это было самой популярной в Москве игрой, но оказалось, что эти цветные шарики — счетные устройства, которыми пользуются русские», — писал он.
Маркес кроме этого предотвратил собственных читателей о том, что в Москве они смогут встретить нервного лысоватого парня, что начнёт утверждать, что он изобретатель холодильника. Автор призвал не считать его безумным, поскольку в полной мере быть может, что он в действительности изобрел холодильник, но через много лет по окончании того, как данный предмет бытовой техники стал повседневностью на Западе.
Древнерусские старцы в «Ленинке»
Б. Елин/РИА «Новости» В читальном зале Национальной библиотеки СССР имени В.И. Ленина, 1979 год
Германский автор Карл Шлегель приехал в столицу СССР в первой половине 80-ых годов XX века. «Чужестранец, в первый раз приехавший в Москву, будет озадачен тем, как прекрасно он ее знает, не смотря на то, что еще ни разу тут не был. Приезжего не посещает чувство чуждости, в большинстве случаев овладевающее тем, кто попадает в незнакомый город», — писал он в собственной книге.
Автор именовал Москву «заповедником» и каменоломней стиля модерн. «Москва предлагает кварталы и большие улицы уникального вида, с балконами, воротами из кованого железа, интерьерами и подъездами таковой красоты, по которой видно, что целый город болел ею», — говорил чужестранец.
Любопытно, что
в конце ХХ века столица покоряла сердца чужестранцев собственными высотками и без помощи новомодной «Москвы-Сити».
Как Москва росла вверх
Москва всегда была городом горизонталей, а не вертикалей. Путешественники прошлых столетий в один голос отмечали, что город широк, но не высок, словно бы…
15
«Москва — город не Кремля, а высотных строений. Откуда ни взгляни, возможность завершается одной из высоток.
В случае если гость прибывает поездом из Ленинграда, то город подмигивает ему гостиницей «Ленинградская». Навстречу приехавшим на Киевский вокзал торопятся шпили гостиницы «Украина» либо МИДа на Смоленской.
Ветхий Арбат загружён в тень строения на Арбатской площади», — делился впечатлениями Шлегель.
Отдельная глава из воспоминаний писателя посвящена ВДНХ. Шлегель проводит читателю настоящую экскурсию по территории выставочного комплекса.
В его понимании кроме того прозаический павильон «Мясная индустрия» представляет собой что-то красивое. «Нужно быть свободным от истории, свободным от ассоциаций и всяких взаимосвязей, дабы гулять тут. Возможно, нужно владеть равнодушием визитёра ярмарки, что, держа за руку ребенка, пробирается между балаганами и палатками.
Но освободиться от иллюзии не так-то легко — через чур конкретно, через чур властно и существенно красуется ВДНХ на сцене», — писал он.
Столичные книжные магазины, согласно точки зрения Шлегеля, очень сильно отличались от западных аналогов. Часто книги распродавались еще до официального выхода в печать: «через чур мелки были тиражи классиков для ненасытной публики», которая семь дней толпилась в очередях перед книжными на Кузнецком Мосту либо на Пушечной. «В книжных магазинах отсутствует дух супермаркета, отражающий слабость клиента перед лицом чрезмерного изобилия.
Клиент проталкивается к книге, а не книга к клиенту»,
— отзывался он.
Поразили его и столичные библиотеки, а правильнее, их контингент. К примеру, визитёры «Ленинки», в костюмах с галстуками, в очках, «каких в Германии огнем не сыщешь», напомнили немцу древнерусских старцев.
Он утвержает, что люди в том месте всецело загружены в рукописи и книги, штабелем нагроможденные на столе. «Мне красив вид ученых, сидящих за рабочими столами в читальном зале №1. Такие лица у нас возможно встретить в лучшем случае в книгах по истории науки XIX века.
Думается, что визитёр «Ленинки» кроме того не подмечает, как непроизвольно кашляет в ответ на кашель в зале», — увидел Шлегель в собственной книге.
Комментарии чужестранцев о Москве.
