Кто водрузил знамя победы?
Ветхий домашний альбом. Любительские фотокарточки. На одной – долговязый мальчуган в долгих «домашних» трусах ныряет с берега. «Это снято на набережной Ждановки», – пояснила вдова Алексея Петровича Боброва Прасковья Васильевна.
На другой – он же за школьной партой. «Это в то время, когда в Первой образцовой обучался», – добавила хозяйка дома. На третьей – футбольная команда, и он – вратарь. «Это, думается, в то время, когда на «Электрике» трудился…» Дальше следуют снимки армейские, из которых самый последний – четыре приятеля у стенки рейхстага.
Незадолго до они – самыми первыми – развернули над этим рейхстагом Знамя Победы…
Красноармейская книжка тут же: «Бобров Алексей Петрович. Старший сержант.
Русский. Год рождения – 1919. Участвует в Великой Отечественной войне с 22 июня 1941 года…»
В осеннюю пору 1944-го его мама взяла с фронта письмо:
«Глубокоуважаемая Христина Ивановна! Парторганизация, участником которой есть Ваш сын Алексей Петрович Бобров, извещает Вас о том, что за хорошее исполнение заданий руководства Ваш сын награждён высокой призом – орденом Красной Звезды.
Ваш сын в отечественном подразделении есть одним из примерных начальников. Личным примером он привил своим подчинённым превосходные качества: героизм, беззаветность в борьбе.
Неоднократно ему приходилось делать собственную боевую работу в весьма тяжёлых условиях, под огнём соперника, и он ни при каких обстоятельствах не покидал боевого поста. Посредством Алексея Петровича разведано пара сот вражеских батарей и пара десятков батарей стёрто с лица земли либо подавлено.
Парторганизация Вас весьма благодарит, глубокоуважаемая Христина Ивановна, за воспитание для того чтобы превосходного сына. Парторг Минин.
Член бюро Демидов».
Толстая тетрадка со стихами – не шибко, само собой разумеется, складными, но весьма искренними, каковые писал он тогда, в 60 секунд затишья. Вот так, к примеру, говорил с родным городом: «… Ты на большом растоянии, но я душой с тобою.// Ты дорог мне, как Отчизна, как мать!// Вот потому иду от боя к бою,// Не жалко жизни за тебя дать…»А так обращался к собственной сестре, трудившейся фронтовым врачом: «…Мне мало ещё до Берлина// Необходимо с боем, сестрёнка, пройти…»
***
Он дошёл до Берлина. В апреле 1945-го Армейский совет 3-й ударной армии решил об учреждении Флагов Победы. Таких флагов было произведено девять – по числу дивизий. Они были пронумерованы. 150-й Идрицкой дивизии, например, досталось Знамя №5.
Этому знамени и суждено было «официально» развеваться над рейхстагом. А дабы поддержать большой наступательный порыв, руководство передовых дивизий направило в батальоны ещё пара Красных флагов – также для установления их над рейхстагом.
И в то время, когда было заявлено, что требуются добровольцы в штурмовую группу, которой предстоит установить над рейхстагом Красное знамя, Алексей Бобров не раздумывая сделал ход вперёд.
Возглавил их группу капитан Маков. Вынув из планшетки карту города, начальник разложил её перед двадцатью смельчаками. «Вот такое положение было 16 апреля, – очертил он карандашом громадной круг. – Спустя пять дней фашистов, как видите, основательно сжали, и однако они занимали ещё хороших триста квадратных километров.
А вот, что у них осталось сейчас, 27-го… В центре – рейхстаг. Запоминайте дорогу, которой отправимся…»
Эта дорога казалась маленькой лишь на карте. Чуть подобрались к мосту через Шпрее, как попали под ураганный пулемётный пламя. Залегли. Было очевидным, что гитлеровцы стреляют из высокой кирпичной трубы: бойницы были видны и из этого.
Авгранатами и томатами до них не дотянешься. Бобров увидел невдалеке две отечественные самоходки.
Подползли к артиллеристам, попросили оказать помощь. «Ну сейчас этим гадам хана», – улыбнулся Алексей, в то время, когда по окончании первого же выстрела верхняя добрая половина трубы осела.
И однако пробиться через мост было поразительно тяжело. Тут скопились батальоны капитана Неустроева, старшего лейтенанта Самсонова, танковые и артиллерийские подразделения.
Сапёры под огнём разминировали и разбирали огромные баррикады, поднявшиеся на пути, а с другого берега бешено били вражеские батареи…
В сумерках взвод лейтенанта Крутых через мост всё-таки прорвался. За ним – воины сержанта Пятницкого, следом – несколько бойцов во главе с его другом Щербиной…
Каждой из этих групп Маков придал по нескольку собственных добровольцев…
Утром 29-го пламя боя охватило тот берег. Позже оставшимся в живых покажется чудесным образом, что возможно было сохраниться в таком пекле.
От углового строения сохранилась только наружная стенки, за стеной – несколько отечественных бойцов. И внезапно в стенке ударяет крупнокалиберный боеприпас, именно над Маковым.
Как будто бы почуяв опасность, Бобров с силой схватил начальника за кожанку и отбросил от места взрыва. Маков остался невредимым, а на Алёшу обрушилась кирпичная глыба.
Он утратил сознание. В то время, когда мин. через двадцать пришёл в сознание, бросился за угол особняка, где уже бились врукопашную…
Особенно яростный бой шёл за «дом Гиммлера» – массивное пятиэтажное строение, облицованное тёмным гранитом. Тут несколько Макова опять, в который раз, удачно поддержала отответственных воинов из батальона Неустроева.
В то время, когда поздней ночью проклятый дом был наконец забран, Бобров улыбнулся: «Ну какой же это, право, Неустроев! Придумали также фамилию… Ему бы Неустрашимовым зваться!..»
***
Рассеялся предутренний туман, и бойцы через окна и проломы заметили громадный серый, окружённый колоннами, увенчанный стеклянным куполом рейхстаг.
Первые попытки штурма захлебнулись. Люди падали, не добежав до главного входа. Решили ожидать темноты.
И вот тёмное небо расколол шум сотен отечественных орудий, в небо взметнулась зелёная ракета, а вместе с ней встали храбрецы. Они знали: данный бой возможно самым последним…
Массивная дверь рейхстага на запоре. Выручает бревно, лежащее на площади.
Дверь трещит, поддаётся… Уже забран первый этаж, уже практически очищен второй, в этот самый момент Маков кричит: «Минин, соберите всех и со знаменем – наверх!»
«Со знаменем – наверх!» – данной команды они ожидали в далеком прошлом. И вот Бобров, Загитов, Минин, Лисименко пробираются на чердак, выходят на крышу.
Минин добывает из-за пазухи красное полотнище, прикрепляет его к железному древку. Осмотв один раз, решают: пускай пьедесталом для знамени станет огромная фигура, восседающая на столь же массивном медном коне.
Раздирая до крови руки о зазубрины, покинутые на бронзе осколками снарядов, Минин поднимается всё выше. И взметнулся их алый стяг над поверженным фашистским логовом…
Первым от счастья пришёл в сознание Бобров, побежал докладывать Макову. И вот уже начальник прочно обнимает каждого, наблюдает на часы: до наступления Первомая остаётся 90 мин..
***
Они позже, внизу, ещё помогали дерущимся товарищам. И в самой последней схватке был не легко ранен Гизий Загитов.
Пуля пробила колодку медали «За отвагу». Воин выжил – наперекор всему – а также наутро сфотографировался с боевыми приятелями: на снимке он – рядом с Бобровым, как ни в чём ни бывало, лишь рука на перевязи.
А через пара мин. зайдёт он в медико-санитарный батальон – и видавшие виды фронтовые доктора ужаснутся: так как у самого сердца прошла пуля!
Приятели уже знали тогда, что практически сразу после их подвига охраняемые отделением автоматчиков на крышу взобрались два разведчика 756-го стрелкового полка сержанты Кан и Егоровтария (специально для Сталина – грузин и русский!) и «официально» установили над куполом рейхстага вручённое им от имени Армейского совета 3-й ударной армии Знамя Победы.
***
Они и по окончании войны сохранили святую солдатскую дружбу. И торопились из города на Неве письма: в Дедовск – к Макову, в Воронеж – к Минину, в Башкирию – к Загитову, на Брянщину – к Лисименко… Алексей Петрович Бобров в ответ также приобретал хорошие весточки.
Но иногда в тех письмах, в особенности – от Минина (я просматривал их), сквозила боль: дескать, как же так? Так как мы же, как раз мы, первыми подняли над рейхстагом Знамя Победы! Отчего же всё переврано?!
Боброву эта официальная неправда также была горька. А по большому счету он оставался всё таким же радостным человеком, у которого всё получалось: и дело, и стихи, и картинки, и песни…
Да, петь обожал весьма. Особенно дороги были воину те мелодии, что принёс с войны…
Хранится в домашнем альбоме удостоверение, выданное делегату отчётно-выборной конференции совета новаторов Ленингсчастлива, электромеханику 4?го филиала обувного объединения «Нева» Алексею Петровичу Боброву. Сохраняются ордена – Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны…
Сохраняются медали, по которым возможно проследить целый его ратный путь – как защищал Москву, как освобождал Варшаву, как брал Берлин… И ещё лежат рядом письма-соболезнования вдове от фронтовых друзей мужа.
Сработали ветхие раны, и спустя тридцать лет дотянулась всё-таки далёкая уже война человека, что тогда, в сорок пятом, вскинул над проклятым рейхстагом победный алый стяг. От имени всех ленинградцев!
***
P.S. В то время, когда в 1976-м я пробовал разместить в ленинградской газете очерк про Алексея Боброва и его товарищей, совершивших данный подвиг, мой опус послали «на диагностику» – и сходу начался истошный крик «партийных историков»: дескать, какое право имею покушаться на авторитет Егорова и Кантарии?!
Они угрожали всеми карами, жаловались в областной комитет, в ЦК, потребовали «расправы»… Но «расправа», слава всевышнему, меня миновала.
Прошло по окончании тех «громов и молний» ещё четверть века, и лишь тогда наконец показалось официальное сообщение, что в собственном утверждении я был прав: самыми первыми над поверженным Берлином Знамя Победы вправду подняли не Егоров и Кантария, а Алексей Бобров, Михаил Минин, Гизий Загитов, Александр Лисименко. Сейчас из них в живых не осталось никого
Кто же установил Знамя Победы над Рейхстагом?
