С.а. сомов: спустя 50 лет после победы мне было присвоено звание героя
Возможно, прошедшая война, которую мы по праву именуем Великой Отечественной, кого-то и обошла стороной, но что касается меня, то она до сих пор во мне. Она будоражит мою душу, заставляет вспоминать и волноваться.
Да и как не волноваться, одиннадцать самых родных родственников ушли на фронт, а возвратились только четверо. Из 64-го штурмового авиаполка, в котором я вести войну, двадцать девять летчиков и столько же воздушных стрелков сгорелив пламени войны.
В последних числах Марта 1945 года я руководил авиационной эскадрильей штурмовиков. Мне было тогда 24 года.
Маршал авиации
В разгар Восточно-Прусской операции, в то время, когда войска 3-го Белорусского фронта подготовились приступить конкретно к штурму крепости Кенигсберг, на аэропорт Вермдитт, где базировался отечественный 64-й авиаполк, прибыл основной маршал авиации А. Новиков. Выйдя из самолёта, он в сопровождении командующего 1-й Воздушной армией генерала Т. Хрюкина, начальника авиадивизии генерала В. Шевченко и начальника авиаполка майора В. Юрченко по пути в штаб зашёл в помещение, где лётчики отечественной эскадрильи подготавливались к очередному боевому полёту.
Не скрою, заметив столь представительную группу с генеральскими погонами,я просто-напросто растерялся. Так как в боевых условиях лётчики редко видели кроме того собственного комдива, а тут передо мной предстал сам основной маршал авиации.
Я подал команду «Подняться!» и собрался дать рапорт, но на какой-то миг задумался над тем, с каких слов начать. То ли со слов «товарищ основной маршал…», то ли «товарищ главноком ВВС…». Увидев мою растерянность, он улыбнулся и каким-то спокойным, располагающим голосом сообщил:
– Отставить, всё равняется что-нибудь напутаете. Лучше доложите, кто вы по должности и чем занимаетесь?
Тут у меня на сердце как-то отлегло, и я уже бодрым голосом, чуть не дав «петуха», доложил: «Начальник 1-й эскадрильи лейтенант Сомов. Подготавливаемся к нанесению удара по окружённой группировке нацистов недалеко от Розенберга».
Он подошёл к столу, согнулся над разложенной на нём полётной картой с чётко нанесённым карандашом маршрутом. «Первый раз ведёте группу в данный район?» – задал вопрос он.
Сейчас я уже спокойным голосом ответил, что в Восточно-Прусской операции лётчики полка участвуют с самого начала. А что касается окружённой группировки, то летим в том направлении в третий раз.
– Зенитно-артил лерийского огня в том месте большое количество?
– Большое количество, – кратко ответил я в этот самый момент же добавил:– Кольцо окружённой группировки сжимается с каждым часом, и оттого плотность огня соперника возрастает.
Лётчики пристально слушали движение отечественной беседы. Чувствовалось, что они переживают за меня и как за собственного товарища, и как за начальника.
Это ясно, поскольку многие из них, как и я, в полк прибыли из лётных школ в звании сержантов. Перед убытием на фронт нам присвоили офицерское звание «младший лейтенант».
Всего месяц назад я получил звание лейтенанта и был назначен на пост начальника эскадрильи.
– Ну что же, лейтенант, относительно плотности огня верно рассуждаешь, – сообщил маршал, – но нацистам не устоять, их песенка спета. Быть начальником эскадрильи, – продолжал маршал, – громадная ответственность.
Отвечать приходится не только за себя, но и за организацию боевой работы всего подразделения. Необходимо знать каждого летчика, его летные, моральные и возможности реализации и психологические качества этих качеств над полем боя.
А дабы заслужить уважение и доверие у подчиненных, ты обязан в первую очередь сам быть примером выполнения собственного служебного долга.
– Так совершенно верно, – ответил я, – буду стараться.
Маршал и сопровождавшие его генералы ушли, а я в каком-то смятении продолжал подготовку летчиков к грядущему вылету. Слова главнокому окрылили всех нас, и мы решили сражаться значительно лучше, не жалея сил для разгрома неприятеля.
Один вылет следовал за вторым. Ежедневно мы штурмовали германская армия.
Довольно часто возвращались на «израненных» автомобилях Мы устали от утрат.
какое количество их было в небе войны, разве сосчитаешь, и в случае если я дожил до Дня Победы, то этим обязан прежде всего своим боевым приятелям.
в один раз вражеский боеприпас попал в фюзеляж моего самолета и срезал трос управления рулем поворота. Я не имел возможности держаться в строю.
Тогда пришел на помощь мой помощник Константин Васильев.
Он собрал группу и повел на аэропорт, а я следовал сзади, с большим трудом руководя самолетом. Сильный боковой ветер усложнил посадку: чуть шасси коснулись бетонированной полосы, как самолет тут же снесло с нее.
Успел-таки я отключить двигатель, но, как ни упирался руками в приборную доску, удара головой о прицел не избежал. К счастью, я отделался ушибами, а повреждения самолета были малыми, и скоро он был отремонтирован.
Темпераментный, напористый Герман Киласония щедро делился своим опытом. Не без юмора растолковывал летчикам:
– Золотой самолет отечественный Ил-«горбатый». ужас и Страх наводят на нацистов отечественные атаки. Знают: не шнапс, а другие гостинцы им везем.
И ты не давай им опомниться. Коршуном нападай и бей.
Само собой разумеется, плохо, в то время, когда около рвутся боеприпасы, но собственный ужас ты покинь на аэропорте.
Таким приблизительно разъяснением он в один раз и меня успокоил, в то время, когда на протяжении штурмовки вражеский боеприпас угодил в бомболюк моего самолета. К счастью, в том месте бомб уже не было, и тяжелый боеприпас не разорвался.
С большим трудом я вывел самолет из крена. По окончании посадки, когда зарулил на стоянку, около самолета собрались летчики, авиаспециалисты.
Подошел и Киласония.
– Ну, как, – задал вопрос он меня, – натерпелся страха?
По юности не хотелось признаваться в собственных переживаниях, я задержался с ответом.
– Э! Не криви душой, Сергей, – сообщил он, – по себе знаю, трухнул ты изрядно. Но не сплоховал.
В этот самый момент же, обращаясь к стоящим рядом авиаторам, заключил:
– Видишь, как покорежило «горбатого»? А не подвел.
Почувствовал, видно, что руководит им настоящий джигит. В устах Германа это было высшей похвалой.
Выводи, выводи!
Вспоминается таковой случай. Воздушные разведчики у побережья залива Фриш направляться нашли баржу.
Отечественная несколько взяла команду на взлет. Скоро мы заметили судно и с ходу решили его нападать. Введя самолет в пикирование, я из пушек открыл огонь и вижу, что всплеск от снарядов на поверхности воды ложится левее баржи.
Внеся поправку, снова дал очередь из пушек – палуба заискрилась от снарядов, и я дополнительно надавил на гашетку пулеметов. Замечательный сноп огня хлестнул по барже. В этот самый момент слышу голос стрелка Виктора Тимко:
– Начальник, выводи! Выводи!
На какое-то мгновение я поразмыслил, что на данный момент «фоккер» либо «мессер» откроет огонь по самолету. Но когда начал выводить собственный Ил из пикирования, к великому кошмару, заметил, что сажусь на баржу.
Я всецело вытянул ручку управления рулем глубины на себя и до боли прижал к груди. Но баржа быстро мчалась мне навстречу.
Нацисты в панике стали прыгать в море. Нежданно понижение самолета закончилось, и он пронесся над баржей, чуть не касаясь ее винтом и сметая воздушным вихрем все, что было на ней не закреплено. Где-то уже на высоте метров 500 – 600, утихомирив дрожь в коленках и придав голосу строгую тональность, я задал вопрос воздушного стрелка:
– Ты что это так панически закричал «Выводи, выводи!»?
А тот с дрожью в голосе говорит:
– Да я наблюдаю, Назаров в далеком прошлом самолет вывел, да и Фролов также, а мы все падаем и падаем. Поразмыслил, что вас ранило, вот и закричал.
Со второго захода от скинутых бомб баржа медлительно начала погружаться в воду. По окончании, в то время, когда мы сошли на землю, я обнял и расцеловал воздушного стрелка:
– Благодарю, Виктор, ты спас мне жизнь!
Да, мы молоды были тогда, и летчики, и воздушные стрелки. Но как-то не принято было именовать кого-то из нас молодым.
Не по возрасту, а по боевому умению ценили человека. И делом чести считалось быть настоящим воздушным бойцом.
Задают вопросы время от времени: «Какой боевой вылет был самым тяжёлым, страшным? Что ответить на это? Легких не было. Любой покинул зарубку на сердце.
Но мне особенно запомнился полет, о котором в архивных документах МО РФ написано: «…Шестерка Ил-2 под руководством лейтенанта Сомова С.А. 14.04.45 г. имела задачу: во время 12.00 – 12.30 ч сопровождать наземные армии З9-й армии, уничтожая живую силу и технику соперника в районах Аллих-Повайнен, Гросс-Блюменау.
При подходе к цели лейтенант Сомов получил от станции наведения «Дунай-22» приказание: на ЖД участке южнее Штуддитен найти бронепоезд и стереть с лица земли его».
С беспокойством просматривая эти строки, ощущаю, что я как будто бы возвратился к тем жёстким дням войны, отыскал в памяти боевых друзей, каковые были рядом со мною в том полете, начальников ведомых экипажей Бориса Андумина, Константина Васильева, Николая Назарова, Василия Фролова и Алексея Рыжова.
Никто из них не дрогнул.
Взяв приказание на уничтожение бронепоезда, по радио я связался с ведомыми.
В ответ бодро раздалось:
– Ясно. Громить «крокодила» идем!
По голосу определил Костю Васильева.
Мы осознавали, что бронепоезд – не танк, он не спрячется под кронами лесного массива, не прикроется удачным рельефом местности. И все же найти его пришлось тяжело: он маневрировал по ЖД пути от Пиллау до Кенигсберга.
Выдвигаясь к нашему переднему краю, бронепоезд из всех орудий вел ураганный огонь по наземным армиям.
А когда отечественные артиллеристы открывали огонь в ответ, он тут же откатывался вглубь собственной территории. Так длилось три дня.
И руководство наземных армий обратилось с просьбой о помощи к летчикам.
В тот сутки на станции наведения «Дунай-22» с микрофоном в руках был полковник Н.Филиппов – замкомдив, он и перенацелил отечественную группу на бронепоезд.
Не так долго осталось ждать тёмные хлопья от разрыва зенитных снарядов соперника стали сгущаться на отечественном пути. Потянулись в светящиеся трассы и сторону самолётов «эрликонов». «Нет, тут парадным строем не пройти», – поразмыслил я и подал команду:
– Приступаем к маневру!
Закладывая крен то вправо, то влево, мы змейкой шли на протяжении железной дороги, внимательно всматриваясь в нее. И внезапно, как будто бы из-под почвы, долгий огненный шлейф лизнул прилегающую к дороге местность.
Это бронепоезд из собственных орудий открыл огонь по нашим войскам. По таким огненным языкам мы обучились распознавать замаскированные вражеские танки.
«Так вот где «крокодил» прячется», – поразмыслил я и сразу же подал команду:
– Под нами бронепоезд, за мной, в наступление!
Перевел самолет в пикирование и нацелился лишь на паровоз. Я не видел сейчас ни бронепоезда с его ощетинившимися пушками, ни рвущихся снарядов около самолета. Видел лишь паровоз, быстро надвигавшийся мне навстречу.
И если бы вражеский боеприпас прервал мой полет, то мой верный и безотказный приятель – Ил-2 все равно бы врезался в тот паровоз. Но к счастью, единоборство закончилось в мою пользу.
Сошедшие с балок реактивные боеприпасы совершенно верно попали в цель. От замечательного взрыва паровоз, объятый пламенем, слетел с рельсов метров на десять и окутанный паром замер на месте.
Хроника войны
С происхождением на бронепоезде пожара нацисты спешно стали покидать его, удирая в прилегающий к железной дороге лес. Израсходовав практически целый боекомплект, мы с эмоцией выполненного долга забрали курс на собственный аэропорт.
Из фронтовой газеты (статья В. Днепрова «Всей мощьюоружия» 24 февраля 1944 года):
«Отечественные бойцы, – говорит в собственном приказе № 5 Главноком Маршал СССР товарищ Сталин, – проявляют самоотверженности и чудеса героизма, умело сочетают дерзость и отвагу в сражении с полным применением силы мощи боевого оружия». Как раз так обучились функционировать летчики Н-кой штурмовой авиачасти.
За два вылета ведущий группы «Ильюшиных» лейтенант Сергей Сомов совместно со собственными ведомыми истребил более ста гитлеровцев, взорвал склад с снарядами, подавил пламя девяти орудий полевой артиллерии, разбил пятнадцать автомашин и уничтожил более чем 10 строений, в которых засел неприятель. Замыкая круг, штурмовики Сергея Сомова выбирали для себя по нескольку целей, дабы поражать их в одном заходе.
Так, за три захода они сделали восемнадцать атак, вели огоньна полное уничтожение целей».
Все экипажи отечественной группы приказом командующего 1-й Воздушной армией генерала Т. Хрюкина были представлены к призам, а я – к званию Храбреца СССР. Но где-то затерялся мой наградной материал.
Лишь спустя половину столетия по окончании Победы Указом Президента России мне было присвоено звание Героя РФ.
Время от времени я думаю: как скоро и в далеком прошлом промчалась опаленная огнем отечественная юность! Но памятью и душой я и сейчас вместе с однополчанами. В боевом крылатом строю.
И любой раз, в то время, когда иду по улицам Москвы и слышу над головой шум турбин, наблюдаю в небо, по инверсионному следу отыскиваю летящий самолет и взором сопровождаю его , пока он не скроется в серой дымке туч.
Сердце все еще рвется в небо…
Мой арсенал
Через самообладания толщу,
Через усталости щит
Вижу бомбардировщик,
Как будто бы он и не сбит.
Вижу автостраду – пунктиром,
Вижу отечественное звено
И – глаза начальника,
Что закрылись в далеком прошлом.
Факел падает в поле:
Экипаж – наповал…
Снова открыта болью
Память – мой арсенал!..
Б. ДУБРОВИН
О проекте Лица Победы
Борьба за выживание Огромные сомы мутанты против малька в Одесском парке
