Камингаут, апокалипсис и месть — «наука»
Камингаутом и в Российской Федерации, оказывается, именуют публичное сообщение о сексуальной ориентации человека либо о его/ее гендерной идентичности. Все эти слова — «гендер», «идентичность», «камингаут» — все-таки пока не прижились в живой русской речи.
Ну да, кое-какие люди их употребляют, само собой разумеется, но это все словечки для особых словарей зарубежных слов.
Это вам пока не апокалипсис. Что, наподобие, в языке присутствует.
Растолковывая слово камингаут, говорят, что оно восходит к британскому слову либо кроме того целому выражению — «выход из шкафа, где ты скрывался от взрослых». Приблизительно таков суть и апокалипсиса.
До тех пор пока люди, уже присягнувшие Христу, просматривали произведения несложнее, один таковой забрал и накатал камингаут — полное признание того, что с этим миром стрясется, в случае если читатели прошлых глав станут на рельсы данной теории.
У мусульман картина, предложенная камингаутом главного вероучителя, дает не меньше жёсткую картину последствий для мучителей бедного и всех губителей человека. «И зарытая живьем будет спрошена, за какой грех она была зарыта». Блажен, кто верит, тепло ему на свете.
По большому счету, наказание человечеству за пороки авторы апокалипсисов придумывали с размахом, с оттяжкой. Никакой пощады.
Никакой политической корректности. Как мечтается в самых мстительных снах, так оно и предлагается читателю.
Нужно заявить, что мотив у автора апокалипсиса и у осуществляющего процедуру камингаута — неспециализированный: по контрасту с тягостным моментом откровения, с кошмаром, что человек может испытать от одной мысли об аде, следующий за откровением эдем искупает все душевные затраты на ужас момента.
Так и тот, у кого произошёл камингаут, по окончании него, говорят, живет намного свободнее, чем прежде.
Давайте попытаемся испытать это на собственной шкуре. Потому, что моя гендерная идентичность и так называемая ориентация пока не изменялась, то полноценного камингаута может не оказаться.
Ну — какой уж имеется. Мой камингаут будет не гендерный, а эйджистский, либо сопряженный с возрастом. Как пелось в известной песенке,
«И было мне тогда еще совсем не много лет,
Но дел уже наделал я много…»
Лайфхак, либо Откровения утомленного матерщинника
Русская служба RFI01.11.2016Кто придумывает клички политикам?
Русская служба RFI25.10.2016Иван Грозный — двадцать девятый панфиловец
Русская служба RFI18.10.2016Похороны эры
Русская служба RFI04.10.2016Обожать обнажённым телом? А героика труда?
Русская служба RFI29.09.2016Почитайте это, и вам станет лучше
Русская служба RFI28.09.2016Как верно не обожать Россию?
Русская служба RFI20.09.2016Пятнадцатилетняя война
Русская служба RFI12.09.2016Аджайл! Аджайл! Вот бизнес и отжали…
Русская служба RFI29.08.2016Ща как сниму табу я с невидимого буя
Русская служба RFI23.08.2016на данный момент я поведаю что-то так невинное, что другой кроме того не улыбнётся. И все-таки, говоря открыто, мной движет в этом камингауте и чувство мести. Кому?
Не могу осознать. Возможно, сообщу, в то время, когда кончится процедура.
Как-то, лет десять назад, стоя в буфетной очереди первого гуманитарного корпуса МГУ, услышал громокипящий девичий шепот: «Он же на сорок лет старше. И все-таки не Гете!» Сходу стало очевидным, о чем идет обращение.
А я отыскал в памяти вот что. В начале 1970-х годов, студентом-младшекурсником, сидел я в поликлинике около физиотерапевтического кабинета в ожидании процедуры, которая именовалась УВЧ.
Прописывали это прогревание с радостью — при всяком эргономичном случае — от растяжения до насморка. Эффект был, думается, нулевой. Но тёмные плашки и таинственная эбонитовая палочка создавали волшебное чувство.
Ходить в том направлении нужно было довольно часто. И вот в один из таких визитов я был рядом с необычной старая женщина. Помада на ее губах была яркой и заползала за поверхность губ, как у клоуна.
На ней были большие бусы. Запах духов и еще чего-то заполнял коридор.
Это был не тяжелый запах, неумолимо сопровождающий старость, а что-то второе, для чего я безотчетно искал заглавия. Мне не было еще и двадцати, возраст старушенции я выяснить не имел возможности, но ее голос и взгляд легко отменили отличие в возрасте.
Она заинтересовалась моим чтением — греческой грамматикой, задавала вопросы, какие конкретно стихи мне нравятся, для чего я учу греческий, в случае если нужно так мучиться над грамматикой. В то время, когда на следующий день мы в предбаннике остались одни, она попросила прочесть единственное, думается, греческое стих, которое мы тогда успели выучить наизусть — ? γ? μ?λαινα π?νει Анакреонта.
А на третий, возможно, сутки отечественных встреч, я услышал «Лиляюрьна!» и лишь тут осознал, что моя старая женщина — Лиля Брик. Вот из-за чего она и не представилась, поразмыслил я: была уверена, что я сходу осознал, кто она такая.
Заявить, что я был обольщен и соблазнен, значит, само собой разумеется, ничего не сообщить. Цирцея и Омфала!
Пускай отечественные встречи ограничивались предбанником к физиотерапевтическому кабинету, где мы должны были мин. двадцать сидеть по окончании эбонитовых прогреваний, к тому же в один раз я помог ей спуститься по лестнице, по причине того, что хворал и не смог зайти за нею супруг, Василий Абгарович Катанян. Его я не забывал по лекции о Маяковском для десятиклассников на Моховой и никакой неловкости по отношению к нему не испытывал.
А вот о Маяковском мы с Лилей Юрьевной ни при каких обстоятельствах не говорили: В.В. был моим настоящим соперником («Его, а не мужа Марьи Иванны…!»). Да и просматривал подруге по физиотерапии Анакреонта, также не хрена собачьего.
Ни с кем, не считая нее, я тогда не делился собственными страхами. в один раз меня страшно испугал незнакомец в кепке-аэропорт, нажать на звонок и вручивший сверток — сюрприз для отца. Написанное об этом стих я и прочёл Лилеюрьне. Вот оно:
Двух убитых фазанов
мне привез человек с гор.
Дробь сожгла петуха
и его дорогую жену.
В смятых перьях тела уложили,
и вся их кровь
кроме того сверток газетный
полностью промочить не смогла.
Не ненавидьте меня, но и не спорьте: в глазах Лили Брик, в громадных глазах несчастной дамы, были слезы. Да, ей было нужно выслушивать это на старости лет.
По окончании всего!
Но я тогда, к счастью для самолюбия идиота, просматривающего собственные вирши возлюбленной Маяковского, неправильно истолковал эти алмазные слезы.
Жизнь потекла своим чередом. УВЧ мне прописывать прекратили.
Закончились и отечественные встречи с Лилей Брик в поликлинике на улице Черняховского. Новость о ее суициде во второй половине 70-ых годов двадцатого века я услышал как в тумане.
Данный туман рассеялся тридцать лет спустя, в то время, когда я прочёл ее ужасную переписку с сестрой — Эльзой Триоле, всецело опубликованную лишь по-французски в Париже, а по-русски — с цензурными сокращениями — в Москве. Ну само собой разумеется, я тысячу раз с того времени просматривал и слышал о ней, о Цирцее, о Сирене, о чекистской Медее и Клитемнестре.
Но так как все это было не со мной, а с другими. А со мной была — Навсикая и Омфала!
В словарях «камингаут» определяется как «выход из шкафа, куда ты спрятался от взрослых». Выход оттуда не неизбежен.
Быть может, не неизбежен и коллективный апокалипсис, в то время, когда и «зарытая живьем сможет поведать, за какой грех она была зарыта». Возможно задать вопрос, а кому же ты мстишь своим нелепым камингаутом?
Так будущему же — неизвестному, тому, которое неизбежно настанет без меня.
Всё ли делается лучше? | Пол года по окончании каминг аута
