Б.и. карасев: меня три раза хоронили заживо, а я выжил всем смертям назло
Борис Карасёв в годы Великой Отечественной совершил 509 боевых вылетов, совершил 85 воздушных боев и сбил 21 самолет соперника. В далеком детстве будущий Храбрец России и не подозревал, что его увлеченность самолетами приведет к тяжелейшим воздушным сражениям, проверке настоящей дружбы и тройному воскрешению из мертвых.
— Борис Иванович, что привело Вас в авиацию?
– В Тульской области, где я появился и вырос, над отечественным деревенским домом частенько пролетали почтовые самолеты. Всегда я выбегал как ошпаренный и махал им рукой. С детства в душу запало, что желаю быть летчиком.
Я мечтал о небе. В 1934-м отправился в Москву поступать в аэроклуб.
Но не подошел по возрасту: мне было всего пятнадцать. Было нужно идти в столичное ФЗУ. В то время, когда через три года я выяснил, что в Новомосковске, у меня на родине, открылся аэроклуб, в тот же час помчался в том направлении и поступил обучаться на летчика.
Так начался мой путь к мечте.
– К началу войны Вы уже были летчиком?
– Да, в первой половине 40-ых годов двадцатого века я руководил звеном под Винницей. Битвы начались для нас с первыми армейскими днями.
Закрывали подступы к городу и большую ЖД станцию Жмеринка. В июле мне поручили делать очень важные разведки по территории Румынии, в районах Липканы, Штафанешти и на протяжении реки Прут.
Необходимо было определять скопления германских места и войск их переправ через границу. На этом задании большое количество погибло летчиков.
Я старался выше 15 метров не подниматься: скоро на бреющем полете проскакивал, и немцы не успевали стрелять. Позже на моем маршруте расставили зенитные пулеметы. К счастью, мне удалось стереть с лица земли их раньше, чем они сбили бы меня.
Сев на аэропорт для дозаправки, я заметил, что элерон – устройство для исполнения разворотов – на правом крыле в двух точках отломан. Лететь было нельзя, а отправить в бой одного ведомого, с которым мы парой летали, страшно.
Я решил рискнуть: закрепил элерон проволокой и вперед! На обратном пути по окончании успешной разведки наткнулся на громадное скопление немцев. Автомобили, офицеры, солдат уйма…
Пользуясь внезапностью, нападал. Но мой самолет взял 27 пробоин от их зениток.
– С этими повреждениями Вам удалось посадить самолет?
– Да, мне повезло.Основное, большое количество немцевудалось стереть с лица земли! Кое-как дотянул до того ближайшего аэропорта, где попросил техников закрепить элерон и заделать пробоины в бензобаке древесными пробками. Позже долетел обратно до Винницы.
За исполнение этого задания меня наградили именными часами. Весьма почетная приз тогда!
Но забрать их нам так и неудалось: началось отступление, и часы остались где-то в штабе дивизии.
– Я думаю, основной призом для Вас была жизнь, которую пара раз вычисляли прерванной!
– Да, если сравнивать с этим часы – чепуха! В первой половине 40-ых годов двадцатого века в сражении с группой «мессершмитов» под Каменец-Подольским моему И-16 отбили плоскость. Самолет вошел в штопор и начал падать.
Я выпрыгнул приблизительно на 800 метрах, а парашют не раскрывался… Таких случаев не редкость мало: меня спас глубочайший овраг, парашют раскрылся практически в момент приземления.
До тех пор пока летел, вся моя жизнь с самого детства, как пленка, прокрутилась перед глазами. Думал, всё. Трое солдат, каковые пришли мой труп подбирать, также так думали.
Товарищи затем говорили: «Сейчас продолжительно будешь жить, до Победы совершенно верно дотянешь!» И вправду, мне везло: за всю войну ни разу не ранило, лишь контузия была сильная. Именно в то время, когда меня второй раз «похоронили».
Я вел бой с двенадцатью «мессерами» под Барвенковым 9 марта 1942-го. Продолжительный был бой, тяжелый.
Практически полчаса продолжался. Я устал жутко: большое количество «крутился», никак не имел возможности вырваться, дабы лететь обратно на аэропорт. Спустился на расстояние метров пяти от почвы: так они не могли меня сбить.
В этом бою мне удалось стереть с лица земли двух «мессершмитов», а третий сам зацепился за дерево и сгорел. Но мне перебили управление, и самолет воткнулся носом в почву.
Улетел я метров на восемьдесят – сто, лишь мотор докатился. Меня подобрали отечественные артиллеристы и отвезли в село. В то время, когда я пришёл в сознание, руки и ноги не двигались. Кое-как повер нув голову, заметил в дверях мелкого седого дедушку.
Он наблюдал-наблюдал на меня и внезапно начал плакать. Выяснилось, он видел мой бой и кричал: «Спасите отечественного летчика!», а позже утратил сознание. В то время, когда его привели в эмоции и заявили, что я жив, не поверил.
Тогда привели ко мне.
– Вот это люди!
– На фронте мы постоянно приходили друг другу на помощь. В одном из собственных выступлений Сталин, говоря о важности товарищеской взаимовыручки, как пример приводил меня.
Как это было приятно! Под Мелитополем я закрывал собственного ведомого Василия Батяева.
Васин самолет был изрешечен пулями и чуть держался в воздухе. Он еле летел на аэропорт, в этот самый момент я заметил готовящуюся к нападению пятерку «Хесийнкелей-113». Было нужно идти в лобовую!
Три самолета удалось стереть с лица земли, еще два предпочли ретироваться. Под Ростовом, в 1941-м, я чуть не погиб, закрывая приятеля Василия Князева. Он ранен был в голову и не имел возможности вести бой. Было нужно драться с шестеркой «мессершмитов», двух сбил.
Вспоминаю Александра Покрышкина, трижды Храбреца СССР, моего друга. Саша был превосходный человек, хороший летчик.
И меня весьма обожал!
Мы проходили службу в одной дивизии, в различных полках. Грезили летать совместно. Как сейчас не забываю, в 44-м он снова зарулил в мою эскадрилью, уже комдив, на груди две звезды Храбреца.
Торопится обняться, а позже отступает на ход и с удивлением задаёт вопросы: «Как, ты лишь капитан?! И не Храбрец?! Перелетай ко мне!» Но я не имел права бросать собственную эскадрилью.
Не смотря на то, что в том месте из-за конфликта с руководством меня продолжительно обходили призами. Кроме того руководя дивизией, при всех собственных «титулах», Саша ни при каких обстоятельствах не скрывался: все время летал. Молодец был!
И я горжусь такими их поддержкой и товарищами! Исходя из этого сам постоянно помогал ребятам в сражении и ни при каких обстоятельствах не бросал собственных.
В апреле 44-го, делая разведку, мы попали в ужасный туман. Кончалось горючее.Где-то под Уманью мой ведомый Миша Арсеньев на своем самолете ударился носом в почву, перевернулся и повредил позвоночник.
Я произвел посадку около него: вытащил из самолета и пара километров тащил на себе до военного госпиталя. На аэропорт прибыли лишь на пятый сутки, где нас вычисляли погибшими.
Уже и похоронку послали любимой и матери девушке, она сражалась в женском авиаполку ночных бомбардировщиков. Я вдогонку письмо отправил им, что жив-здоров и умирать не планирую…
* * *
Боль мою задевать и не нужно,
Благодарен за любой
восход солнца.
Эта жизнь мне досталась
в приз,
Как будто бы ей окончания нет…
И, маленькими днями
несытый,
Волю пробуя, как тетиву,
Два раза раненный, трижды
убитый,
Я четвертою судьбой живу.
Потрясенное пламя
Над стонами и кровью.
Обоженная память
бессонная,
Полыхает, как пламя,
Страданьем пронзенная,
Обнаженная память
бессонная
Кровь мою, что мерцала
на стали,
Что, прощаясь, стучала
в виски,
ливни и Санитары смывали,
Засыпали снега и пески.
Но почва полыхала и стыла,
Обмирала, как словно бы зола.
И душа ничего не забыла,
И забыть обиду ничего не имела возможности.
Б. ДУБРОВИН
О проекте Лица Победы
Чеченская Республика. Начало войны.
