Замечательное возвращение лошади пржевальского — «наука»
Некогда бывшая на грани полного вымирания популяция этих диких лошадей снова восстанавливается в пыльных степях Монголии.
Священное животное Монголии — коренастое и с массивной головой — похоже скорее на пухлого жеребенка-переростка, что раздался в самых причудливых местах. Его туловище цвета кофе с молоком, а ноги чёрные и как словно бы одеты в чулки.
Морда белая, а тёмная и щетинистая грива торчит как свежевыстреженный ирокез. По всей пояснице, подобно полосе гоночного автомобиля, тянется чёрный «ремень».
Детеныши довольно часто имеют бледно-серый окрас и покрыты шерстью, как ягнята. Тогда как любому обычному человеку сходу бы захотелось их погладить либо кроме того обнять, то для волков это не более чем лакомый обед.
Если бы вам довелось замечать этих животных в природе — что сделать достаточно тяжело, поскольку места их обитания очень ограничены — вы бы поняли, что они ведут стадный образ судьбы, планируя в гаремы, группы численностью от 5 до 15 особей, где главный жеребец присматривает за их потомством и кобылами. Для этого вам направляться отправиться в Монголию, Казахстан, Китай либо Россию — единственные на земле места, где лошадь Пржевальского обитает в природе.
Недавно данный некогда плодовитый вид в степях Центральной Азии был только на одну жёсткую зиму, одну свору голодных волков, одну вспышку заболевания далек от полного исчезновения.
Это животное известно как «лошадь Пржевальского» (произносится shuh-VAL-skee), либо для краткости «P-horse», но монголы именуют ее тахи, что означает «дух» либо «хороший поклонения». На тахи не ездят верхом, ее не держат в конюшне и — не смотря на то, что эта лошадь очень похожа на пони — не седлают ее, дабы катать детей по праздникам.
Для этих целей лошадь через чур дикая. До тех пор пока ее не поймали и не ограничили пределами зоопарка, лошадь Пржевальского остается неприрученной: это единственная по-настоящему дикая лошадь из существующих в природе. Другие лошади, которых мы вычисляем дикими, в действительности .
На данный момент в мире насчитывается около двух тысяч тахи, и большая часть из них живут в Национальном парке Хустай, в 60 милях от столицы Монголии Улан-Батора. Мне показалось необычным, что столь дикое животное обитает так близко к городу с населением в 1,4 миллиона человек.
Но, как я сравнительно не так давно нашёл, в Монголии в том месте, где заканчивается город, сразу же начинается сельская местность. Ярко-зеленые бугры западной провинции Туве расстилаются уже за последней автозаправкой, последним скоплением юрт, последними дымящими трубами, за последним дворником, что в потоке безудержного уличного перемещения прилагает совсем тщетные упрочнения, размахивая на пыльных обочинах собственной огромной, как у колдуньи, соломенной метлой.
При приличной погоде и чистой дороге до Хустая в большинстве случаев возможно доехать за несколько часов. Лучше отправиться в путь на Land Cruiser, как сделал я и мой проводник.
Последние десять миль мы преодолели по распутью, трясясь по ухабистой грязи и поднимая клубы красноватой пыли. Дорога огибала выпуклые песчаные дюны и рапса и поля пшеницы, масло которого пользуется особенной популярностью на китайском рынке.
Сейчас в данной территории правительством дано вести фермерские хозяйства, не смотря на то, что эксперты по охране природы опасаются, что столь близкое соседство сельскохозяйственных культур и формирующегося вида нарушит равновесие экосистемы.
«Данный вид лошадей находится на грани исчезновения — из-за чего они засевают поля в близи к парку?» — позднее сообщил мне биолог дикой природы Хустая по имени Усухаргал «Уску» Дордж (Usukhjargal «Usku» Dorj). Далеко со всех сторон показывались низкие выветрелые горы, а на юге за ними простиралась пустыня Гоби.
Где-то в предгорьях и паслись тахи.
Как в один раз увидел эколог Церенделег (J. Tserendeleg), «без лошадей Монголия не Монголия».
Для национальной идентичности лошади имеют так ответственное значение, что кроме того официальный флаг Монголии делают из шерсти лошадиного хвоста. Наровне с дикими тахи монголы имеют и собственную местную породу лошадей, которая, как полагают, хранит большая часть собственных черт со времен Чингисхана: это низкие, коренастые, стремительные и сильные лошади с гривой и длинным хвостом.
Монголы способны ездить на этих лошадях по самой непроходимой местности — их именуют лучшими наездниками в мире. Детей учат обращаться с лошадьми с трехлетнего возраста — в пустыне Гоби часто возможно заметить мелкие фигурки, одетые в дели и ботинки с загнутыми носами, каковые ведут зверей за поводья и уздечку.
Коневоды, каковые разводят и пасут лошадей, считают их участниками собственной семьи.
По-любому, но Чингисхан не был бы Чингисханом без простых монгольских лошадей: в 13-м веке его Монгольская империя верхом завоевала половину Восточной Европы и Азии. Тремя «мужскими» спортивными состязаниями в Монголии считаются борьба, стрельба из лука и, как вы уже додумались, скачки.
На летнем фестивале Надом, каждый год проходящем в июле, жокеи окунают заднюю часть туловища собственных лошадей в приносящее успех кобылье молоко, а после этого устраивают забег на целых 16 миль. Следить за тем, как их всадников и десятки лошадей достигают вершины далекого бугра и галопом спускаются вниз через пастбище, значит видеть в движении старую цепь времен.
Иначе, тахи так же неуловимы, как приметны простые лошади. В тот же сутки в Хустае мы сели в автомобиль и отправились на их поиски по каменистой дороге, ведущей вглубь заповедника.
За рулем сидел директор парка Дашпурев Церенделег (Dashpurev Tserendeleg), либо легко «Даш», в это же время как Уску панорамировал бугры с биноклем в руках. Лошади не оказались, но везде в низкой траве сновали толстозадые сурки, дабы поскорее спрятаться в собственных норах.
«За тридцать секунд четыре сурка», — информирует Уску.
«Они, возможно, голодные», — отзывается Даш. В последние два дня шли дожди, каковые, предположил он, не давали суркам выходить на поиски корма.
Уску упомянул трех видов орлов, каковые живут в парке, и указал на сокола, что выслеживал кузнечиков с вершины кабеля. Через дорогу перебежал длиннохвостый суслик.
Окна были опущены, дул теплый ветер; поля наполнялись стекотанием сверчков. Даш остановился у объекта, что редко возможно заметить в глуши: у бело-светло синий символа парковки с пометкой «P».
Травянистый прямоугольник, выложенный булыжниками, стоянка машин обозначала территорию для наблюдений за дикой природой, где, как сохранял надежду Уску, имели возможность показаться тахи. Выбравшись из джипа, он кашлянул и сообщил: «Национальный знак Монголии это пыль».
Невооруженному глазу имело возможность показаться, что на буграх не было ничего не считая древостоев и валунов, кое-какие камни были столь причудливой формы, что казалось, словно бы их составили намерено. «В некоторых местах они похожи на руины замка», — сообщил Даш. Уску установил штатив и телескопическую трубу.
Первые письменные упоминания о тахи датируются 900-м годом, в то время, когда тибетский монах по имени Бодова (Bodowa) написал об этих лошадях в собственных трудах. Позднее, как сообщается, на лошадей обратил внимание на протяжении собственных завоеваний Чингисхан.
В 15-м веке германский автор Йоханн Шильтбергер (Johann Schiltberger), что случайно заметил лошадь в Монголии, будучи в плену у турок, написал о тахи в собственном ежедневнике. А в первой половине 30-ых годов семнадцатого века тахи, как говорят, были представлены императору Маньчжурии.
Считается, что первым эту лошадь открыл в 19-м веке исследователь и географ Николай Пржевальский, что проходил службу в качестве офицера русском армии. Во второй половине 70-ых годов XIX века Пржевальский, возвращаясь из экспедиции в Среднюю Азию, взял в дар от одного из сановников череп и шкуру лошади.
Останки были изучены в Петербурге в Зоологическом музее Русском Академии наук, чей рестовратор заключил , что принадлежали они дикой лошади, которую официально назвали Equus przewalskii.
Пржевальский пробовал охотиться на тахи, но «те проносились мимо, как ураган, и мгновенно исчезали из вида», писали Инге и Ян Боуман (Inge and Jan Bouman) в книге «Лошадь Пржевальского: биология и история исчезающего вида», под редакцией Ли Бойд (Lee Boyd) и Кэтрин А. Хоупт (Katherine A. Houpt). Тахи «были весьма застенчивы и владели узким обонянием, зрением и слухом.
Похоже, они держатся соляных степей и в состоянии продолжительное время обходиться без воды». любители и Зоологи экзотических животных заинтересовались поимкой этих лошадей, но это выяснилось сложной задачей. Все, чего имели возможность добиться охотники, были жеребята, большая часть из которых умирало практически сразу после поимки.
Путешествие по Грузии с лошадью к старому монастырю
The Globe And Mail31.07.2011Мать-природа против трансформации климата
Project Syndicate20.11.2016Природа либо гендер
Atlantico14.08.2016
В то время успешный германский скупщик животных по имени Карл Хагенбек (Carl Hagenbeck) занимался тем, что собирал всякого рода живых существ, которых лишь имел возможность отыскать. Сын любителя экзотических животных, он был одержим данной идеей начиная с 14-летнего возраста, в то время, когда его папа якобы подарил ему зверинец, включавший белого медведя и нескольких тюленей.
Путешествуя из одной страны в другую, Хагенбек пополнял собственную коллекцию пойманных животных. Не страно, что он погиб от осложнений по окончании укуса змеи.
К тому времени как Пржевальский «открыл» тахи, Хагенбек занимался торговлей животными по всей Европе и Соединенным Штатам — он стал известен благодаря идеальной им революции в устройстве зоопарков, при котором предпочтение отдавалось не клеткам, но вольерам с воспроизведением естественной среды обитания. Скоро он купил тахи и реализовал их в зоопарки Лондона, Цинциннати, Парижа, Амстердама, Нью Йорка и-Гамбурга.
Хагенбек, по его собственным подсчетам, поймал по крайней мере 52 жеребенка. Экспедиции по поимки тахи продолжались около 20 лет. Захватывая жеребят, охотники довольно часто убивали взрослых жеребцов, что потом поставило под угрозу естественное размножение.
Лошадь кроме этого не отлично ощущала себя в неволе; по окончании Второй мировой популяция ее сократилась до 31 племенной лошади, каковые жили в Праге и Мюнхене. Девять из них приносили потомство.
Но к 1950-м годам популяция сократилась до 12. Во второй половине 50-ых годов двадцатого века один германский зоолог собрал племенную книгу, которую потом вел Пражский зоопарк.
Были организованы особые группы для сохранения подвида, и к 1965 году насчитывалось уже 134 лошади Пржевальского, живущие в 32 частных и зоопарках питомниках.
Одновременно с этим жёсткие зимы погубили тысячи лошадей, а выбитые пастбища обрекли на голод остальных. Последняя несколько монгольских тахи была увидена приблизительно во второй половине 60-ых годов двадцатого века.
Тогда, по всей видимости, животное прекратило существовать в природе. Монголы, появившиеся и выросшие в 1970-е и 1980-е годы, знали о тахи только по фотографиям и рассказам.
Еще 20 лет пригодилось чтобы программы сохранения и разведения продемонстрировали собственную эффективность, а лошадь показала свойство выжить. К 1990 году популяция ее выросла практически до тысячи (961): эти лошади Пржевальского жили более чем в 129 учреждениях в 33 государствах мира на четырех континентах — этого хватало, дабы постараться вернуть тахи к судьбе на воле.
Все живущие сейчас в естественных условиях тахи происходят от всего лишь 12 пойманных лошадей и нескольких скрещенных пород.
В 2008 году ветеринары Смитсоновского университета внесли свою лепту в долголетие тахи, обратив вспять вазэктомию (сделанную вторым учреждением с целью не допустить появление потомства у самок, живших вместе с жеребцом), а в 2012 году сделав неестественное осеменение одной из кобыл. «Сейчас мы глубоко сожалеем о смерти столь солидного числа диких лошадей Пржевальского на рубеже столетий, в то время, когда совершались транспортировки жеребят и попытки поимки, но… если бы этого не случилось, данный вид наверняка бы провалился сквозь землю, — читаем в книге Бойд и Хоупт. — Пример сохранения лошади Пржевальского показывает нам, что массовое вымирание не редкость тяжело угадать, и потому очень принципиально важно иметь в неволе популяцию, на которую возможно рассчитывать, в случае если покажется надобность в реинтродукции».
1990-е годы, в то время, когда Монголия перешла к народовластию, стали подходящим временем чтобы вернуть лошадь в естественную среду обитания. Как поведал мне на протяжении поездки в Хустай мой экскурсовод, учредитель Mongolia Quest, компании, занимающейся природным и культурным наследием, Герелтув Дашдооров (Gereltuv Dashdoorov), смена политического режима разрешила дать движение проектам, каковые нереально было бы осуществить при социализме.
Он сообщил: «Это как если бы Монголия страдала дефицитом кислорода, и внезапно дверь бы открылась и все судорожно принялись хватать ртом воздушное пространство».
В Монголии имеется три места, где тахи внедряют в естественную среду обитания, и на протяжении моего визита в страну Клаудиа Фей (Claudia Feh), один из ведущих мировых специалистов по лошади Пржевальского, пребывала на одном из этих объектов, в западном регионе Хоминтал, что в двух часах полета, а после этого шести часах езды от столицы Улан-Батор.
Швейцарский этоэколог, специализирующийся на непарнокопытных, Фей страстно увлеклась дикими лошадями еще в 19 лет, заметив наскальный рисунок, сделанный 17 тысяч лет назад в пещере Ласко, Франция. В первый раз она заметила тахи в зоопарке. «Она была прекрасна! — в один раз сообщила она мне по Skype. — Но одновременно с этим мне было мало безрадостно видеть ее за решеткой зоопарка — так что это были смешанные эмоции.
Лошади степные животные. Им необходимы открытые пространства».
в течении более 20 лет Фей пробовала переломить траекторию вымирания тахи. В первой половине 90-ых годов двадцатого века она перевезла 11 рожденных в зоопарке лошадей во Францию и начала их разводить.
Приблизительно десять лет спустя она внедрила тахи в домашние группы в Хоминтале, неподалеку от Национального парка Хар Ус Нуур, что находится в шести часах езды от ближайшего более либо менее приличного аэропорта. В то время, когда в том направлении доставляли первых лошадей, Фей и ее команда ехали с ними в грузовом отсеке, подкармливая сеном и яблоками и говоря истории, дабы лошади сохраняли хладнокровие.
Самолет приземлился прямо на грязь, на взлетно-посадочную полосу, отмеченную красными флажками, развевавшимися на ветру. Собралась масса людей, кто-то сам проскакал на собственной лошади несколько сотню миль, дабы опять либо в первый раз заметить тахи.
Перед тем как выпустить животных, облаченные в дели добровольцы молоком опрыскали контейнеры с лошадьми.
Смотритель парка по имени Санхмятав Цендееху (Sanjmyatav Tsendeekhuu) в один раз видел подобного рода высвобождение лошадей в Хустае. Это большой, большой 45-летний юноша с детским лицом, и в то время, когда я встретился с ним в Хустае, на нем была мешковатая зеленая форма, фуражка, нагрудный значок и армейские сапоги.
Он только что возвратился из Миннесоты, где в зоопарке проходил учебный курс по поимке зверей без причинения им вреда. В случае если раньше Цердееху осуществлял патруль верхом, сейчас он ездит на мотоцикле и носит с собой пистолет, что стреляет резиновыми пулями на тот случай, в случае если ему повстречаются браконьеры, промышляющие сурками.
Он начал работату в Хустае в первой половине 90-ых годов двадцатого века и был в том месте в тот сутки, в то время, когда контейнеры с тахи прибыли на грузовом самолете. Вентилируемые коробки с лошадьми были выставлены в ряд среди поля, и Цендееху занял позицию на воротах.
По сигналу он и другие в один момент подняли раздвижные двери коробок. Кое-какие лошади отпрянули, в то время как другие неуверено выступили вперед, перед тем как осознали, что они свободны.
«Меня охватило особое чувство, сравнимое с тем, в то время, когда появились мои дочь и сын», — сообщил мне Цендееху.
Коллеги Фей ставят ей в заслугу то, что она одной из первых обратила внимание монголов на важность защиты тахи. «Нереально обезопасисть вид, не защищая наряду с этим среду его обитания», — убеждает она местных обитателей. Фей растолковывает, что главным стимулом работы по сохранению лошади было осознание того, что в отечественных руках спасение всего вида. «Мысль заключалась не только в том, что, дескать, прекрасно, давайте вернем тахи обратно к себе, — говорит она мне. — Мысль была в том, дабы сохранить вид, которому угрожала серьезнейшая опасность исчезновения».
Прошлые опасности некуда не убежали — жёсткие зимы, хищники, гибридизация с тремя миллионами домашних лошадей Монголии. «Двенадцать либо тринадцать лошадей это весьма узкая генетическая база», — сообщила Фей, но позднее сказала, что, по итогам недавних изучений, лошади Пржевальского демонстрируют страно высокое генетическое разнообразие, что внушает определенный оптимизм. «Основная задача — убедиться, что популяция велика, дабы избежать через чур сильного инбридинга. Решить эту проблему будет весьма непросто».
Уску, специалист и биолог по дикой природе — 36-летний долговязый мужчина с энергией молодого жеребца — растолковывал что-то подобное на протяжении слайд-презентации вечером в Хустае. Перед тем как мы отправились на поиски тахи, он стоял на маленькой площадке перед экраном проектора, в мокасинах и джинсах, в круглых очках и полосатой рубашке.
Его аудитория складывалась из дюжины английских орнитологов в полевых жилетах и с камерами, сидевших в затемненной конференц-юрте, которая пребывала неподалеку от юрты визит-центра, рядом с которым расположена юрта сувенирная лавка. В Хустай съезжается множество любителей дикой природы.
В парке возможно замечать более 50 видом млекопитающих, более 200 видов птиц и более 400 видов растений: маки, фиалки, кусты красной смородины, красные лилии, предрассветные ромашки.
Возможно выбрать маршрут по дикой природе, по цветам, по птицам, кроме этого имеется программа по опеке жеребенка. Парк раскинулся среди нижних отрогов Хэнтийских гор, отмеченных светло синий металлическими воротами.
Туристы останавливаются в трех десятках юрт с низкими ярко окрашенными дверями; летом их возможно видеть в шортах и сандалиях либо штанах карго развешивающими мокрое белье на солнце либо шествующими в столовую, которая размешалась в строении из коричневого кирпича с ванными и офисами. В то время, когда я гостил в том месте, стулья и столы в столовой были украшены атласной тканью персикового цвета, как словно бы ожидался свадебный прием.
Меню соответствовало западным вкусам: тушеная говядина, белый рис, макароны перышки, краснокачанная капуста, но был и термос с классическим монгольским чаем с молоком, соленым и крепким. Стенки были увешаны фотографиями представителей дикой природы, которых возможно встретить на 125 тысячах акр территории Хустая: тут были добропорядочный олень, рысь, архары и зайцы с огромными рогами, закрученными как гульки принцессы Леи.
Тахи дразняще представали на фотографиях во всем собственном величии, а на одном из плакатов возможно было прочесть «Почва диких лошадей».
Приблизительно через год по окончании прибытия в Хустай первой партии тахи парк был зарегистрирован в качестве очень защищаемого природного заповедника; во второй половине 90-ых годов двадцатого века Хустай приобрел статус национального парка. В течение десяти лет он трудился благодаря пожертвованиям голландских защитников природы.
Сейчас, уже свободный, Хустай функционирует за счет туризма и грантов, и трудится над развитием экотуризма. Обращаясь к английским орнитологам, Уску пояснил, что Хустай вернул в естественную среду обитания больше тахи, чем каждый из семи существующих в мире реинтродукционных центров: парк насчитывает более 350 лошадей и собирается расширять популяцию.
На слайдах он продемонстрировал изображения и графики тахи, растолковывая, что кое-какие попытки интеграции не удались, тогда как другие увенчались успехом. Некоторых лошадей не было возможности выпустить в дикую природу сразу после зоопарков — животные нуждались в «полузаповедной» территории, собственного рода базисном лагере в виде огороженного загона, дабы приспосабливаться. «Все мгновенно выпущенные на волю животные погибли в первоначальный же год», — сообщалось на одном из слайдов. Уску сообщил группе: «Без адаптации животным очень не легко!»
«Тахи весьма обожают почву, где они появились», — продолжал Уску. Не смотря на то, что в Монголии заборов не большое количество, лошади предпочитают не уходить на большом растоянии.
Они питаются ковылем, костером, овсяницей. По мере роста численности лошадей Пржевальского возрастают кроме этого популяции оленей, сурков, овец и газелей. Тут Уску поведал ужасную новость: оказывается, туристы отдыхали в месте, которое возможно назвать лагерем Дарвина.
Каждый год волки убивают тут от 8 до 12 жеребят, а лесничие, как мы знаем, отстреливают волков. Не обращая внимания на то, что сотрудники Хустая смотрят за лошадьми так внимательно, что знают их по гарему и по возрасту, они стараются не вмешиваться.
С глубоким убеждением Уску сказал собственной аудитории: «Должны иметь естественные причины и место».
Вдалеке, как словно бы за кулисами, послышалось энергичное ржание. Прищурившись в подзорную трубу, Уску вскрикнул: «В том месте!
И в том месте, и в том месте, и в том месте!» Отойдя, он передал мне телескопический аппарат.
Место, на которое была направлена подзорная труба Уску, все еще оставалось совсем безлюдным. Но когда я прижался глазом к стеклу, в окуляре, как словно бы по мановению чудесной палочки, появились лошади.
Тахи паслись. Они махали хвостами, вскидывали головы, смотрели за жеребятами. Через трубу казалось, что они так близко, что их возможно погладить.
Я с таким нетерпением ожидал встречи с этими лошадьми, что ожидал испытать непреодолимое чувство удивления либо страха, но, заметив животное, когда-то пребывавшее на грани исчезновения, я почувствовал признательность за то, что по большому счету могу его замечать. Нетрудно было осознать, из-за чего люди, подобные Уску либо Фей, решают посвятить собственную жизнь спасению тахи.
«Все, что случилось за последние 20 либо 30 лет, весьма здорово, но данный вид так же, как и прежде на грани, — позднее сообщила нам Фей. — Нам необходимы более большие популяций, больше популяций. В долговременной возможности у нас нет никаких обеспечений.
В то время, когда говорят о сохранении видов — к примеру, мои временные рамки это что-то наподобие четырех миллионов лет».
Уску снова обвел горы подзорной трубой. Найдя стадо добропорядочных оленей, он передал трубу Дашу, что, посмотрев в нее, сообщил: «Совершенно верно больше 50!» В тот момент на туристическом автобусе подъехали английские орнитологи и остановились на стоянке.
В тишине они вышли из автобуса и принялись настраивать камеры и свои штативы.
«В этих горах большое количество лошадей», — негромко сообщил им Уску.
«Мы можем подойти к ним поближе?» — задал вопрос один.
«Да, само собой разумеется, по причине того, что это туристический коридор, — ответил Уску. — Мы сможем разглядеть их, в то время, когда они спустятся к воде».
В большинстве случаев лошади приходят на водопой в прохладное время суток, рано утром и ночью, пояснил он. Для волков они самый уязвимы ночью, и вблизи лесов. «В то время, когда подходят волки, целый гарем пробует обезопасисть детенышей, — сообщил он. — Волк атакует, в то время, когда гарем расслабляется».
Ну и ну — по-туристически увидел я.
Уску покачал головой: «Кроме того волк пробует выжить. В случае если взглянуть на обстановку с позиций волка, он обязан съесть этого малыша. лошади и Волки поднимают друг против друга целые армии.
Мы именуем это коэволюцией».
Замечая за лошадьми, кто-то из орнитологов задал вопрос, как они пасутся. Дабы ответить на данный вопрос, Уску отправился в поле. Он поискал что-то на земле и возвратился с пригоршней высохшего конского навоза.
В то время, когда он разломил его на части, ветер унес сухую траву. «Видите, все это растительные волокна, — сообщил он. — Они большое количество едят, но переваривают мало. Они все время пасутся. Вы имеете возможность заметить, как лежат олени.
Но не лошади. Солидную часть собственной жизни они едят.
Если они теряют энергию, то не выживают».
«Отличимы ли друг от друга гаремы?» — спросил кто-то. Да, сообщил Уску.
Гарем, что сотрудники парка прозвали burgad, либо орел, в особенности полюбился ему собственной беззаботностью. «Их возможно видеть практически ежедневно. Ареал гарема отличается постоянством». Другие гаремы время от времени исчезают на пара дней.
Уску сказал, что ежегодно в борьбе за самку умирают от ран два либо три жеребца: по окончании удара в голову либо перебитого ахиллова сухожилия. «!В случае если вам весьма интересно взглянуть по-настоящему страшные фотографии их смерти, я могу продемонстрировать вам на компьютере», — сообщил Уску. Неудачливые в любви жеребцы формируют группу «холостяков» и скитаются совместно.
«Иногда у жеребцов нет никаких шансов поймать самку, — сообщил Уску. — Тогда никакого секса».
«Безрадосно», — сообщил Даш.
«Такова жизнь», — констатировал Уску.
В то время, когда разговор о сексуальной жизни лошадей подошел к концу, мы возвратились в Land Cruiser и отправились дальше. Мимо нас пролетел кулики и удод, проскочили суслики с еще более долгими хвостами.
На бывшей полевой станции парка, в двухэтажном строении, светло синий, как монгольской небо, два студента мылись колодезной водой . Уску обратил внимание на темно-зеленые травы и крапиву. Даш указал на растение, из малиновых цветков которого его бабушка делала ему отвар от болей в животе.
Тут показались сурки и принялись сновать туда-сюда. «В других регионах Монголии сурки боязливые, — сообщил Уску. — Но не у нас».
Мы остановились у источника, куда тахи довольно часто приходят на водопой. Уску собрал воду в ладони и отпил. Позже он поднялся, прикрыв глаза, и взглянуть в небо: «Степной орел. Три года.
Негнездящаяся птица». Орел опускался, кружась, и пропал из виду.
Потому, что сутки был жаркий, пояснил Уску, лошади не придут на водопой до темноты. Мы отправились обратно в сторону лагеря. За это время орнитологи далеко не продвинулись; они остановились в том месте же, где мы видели их в последний раз, и следили за амурским соколом.
Целый автобус уставился на птицу в полной тишине, как словно бы это был мелкий зал в театре, с замиранием сердца смотрящий за спектаклем. Проехав еще мало, Уску заявил: «Беркут.
Линька».
Мы ехали среди зеленых просторов холмов, каковые через нескольких недель станут по-осеннему желтыми. В Монголии далекие горы постоянно кажутся родными, и лишь в то время, когда по ним начинает двигаться достаточно большое животное, расстояния проясняются.
Что-то шевельнулось среди камней, пересекая склон справа налево. Сейчас казалось, что горы подернулись зыбью.
Опускалась ночь, это скакали тахи.
Сохранятся ли дикие лошади Пржевальского в степях Монголии?
