Выбор русской деревни: спиться или сбежать в город — «общество»
Писать о жизни в деревне сейчас принято писать с оптимизмом. Говорить о рекордных урожаях, о росте достатке региона и об удачах в ходе импортозамещения. Как раз в деревнях, в особенности южных, сейчас создаются рабочие места и делается меньше безработицы.
Снова же, если доверять различным официальным данным. Захотелось определить, а что в действительности происходит в селе?
Сообщу сходу, опыт освоения деревенской судьбе у меня пара затянулся во времени. Началось все еще прошлым летом. Но с полным погружением в материал.
Дабы было все правдоподобно, я сделал вывод, что жить буду на средства среднестатистического деревенского обитателя.
Определив, каков средний душевой доход в Орловском районе Ростовской области и позже отсчитав двенадцать тысяч рублей я и отправился в одно из сел Орловского района с данной суммой в кармане.
Дешевле не отыскать
Автобус Москва-Элиста не довез меня до вокзала, а высадил на автостраде рядом с поселком. Такси на выезде не сыскать — поблизости только маленький ларёк и заправка.
А за моей спиной огромное поле, засаженное пшеницей, которую очевидно не так долго осталось ждать будут убирать — колосья набухшие и зрелые. Делать нечего, звоню собственному привычному, что давал слово оказать помощь с обустройством, он сонным голосом обещает позвать такси.
Спустя полчаса к заправке подъезжает старенькая семерка с пожилым армянином за рулем. Он говорит с сильным выговором, но с русским языком обращается верно — не путает род, число, лицо. Говорит, что еще в советское время перебрался из Еревана в местные места.
По образованию — учитель математики. Карьера до развала СССР шла в гору, но в девяностые учителя стали нуждаться.
По словам водителя, они нуждаются и по сей день. Говорит, педагогам заработной плата подняли в далеком прошлом, но в школах предпочитают хитрить — оформлять его соглашались лишь на полставки.
Уроженец армении обожает собственную профессию, но с копеечным доходом в школе не вытянешь кроме того себя, что уж сказать о семье. Исходя из этого он нацепил на собственный авто шашечки и предпочел баранку книжке алгебры.
Он довез меня в необходимое место, забрал пятьдесят рублей. Я желал предложить еще, сделав вывод, что как-то уж совсем робко берет таксист, но он отказался.
Квартиру я снял в двухэтажке на краю села. Однушку всего за три тысячи рублей в месяц. Я ожидал чего-то убогого, но все удобства были на месте — газ, вода, действительно, лишь холодная. Мебель, стиральная машина, а также интернет подключен.
Скорость не высокая (3–5Мбит/с), но для скудных потребностей местных людей хватает с головой. Мне также хватало.
— За три тысячи лучше не отыскать! — заверил меня товарищ и я был полностью согласен. Сделав вывод, что в деревне в принципе жить можно!
Унылая романтика
Освоившись в квартире, решил изучить и само село. Оказалось, что в центр возможно доехать лишь на автобусе, что ездит три раза в сутки — в начале утра, в обед и вечером. Мы с другом воспользовались вторым вариантом. Так я был в центре.
Он, но, не очень сильно отличался от окраины. Хотя тут имеется кроме того пара новых строений.
К примеру, кинотеатр, в который никто не ходит. Наоборот находится современная трехэтажка. Она также пустует, по причине того, что за квартиру просят как, к примеру, в Орехово-Зуево. Дальше находится пара строений различной степени свежести.
По большей части, это магазины. Вот, пожалуй, и все. Остальные строения сохранились c советских времен. Но тут имеется громадная площадь, которая примыкает к прекрасно отремонтированному строению районной администрации.
Вот фактически, где по большей части тусуются орловчане. Но днем людей мало, не обращая внимания на то, что в поселке живет пара десятков тысяч.
Скучно.
Что же до увеселительных заведений, то с ними еще сложнее. Имеется пиццерия, в которой делают дрянную пиццу, имеется пара кафе а также один клуб. Круглосуточно ничего из этого не работает, так что кроме того с обычными деньгами очень не покутишь.
За радостью при жажде нужно ехать в ближайшие Волгодонск либо Ростов. Далековато, само собой разумеется, но детишки местных випов так и делают.
А мы с другом идем в кафе, где нам подают капучино из пакетика за шестьдесят рублей.
В кафе уютно, но пустынно. Товарищ говорит, что вечером радостнее — молодежь вываливает на улицы и радуется, как может.
По заведениям мало кто ходит — большая часть за неимением денег тусит у магазинов, обладатели которых пренебрежительно относятся к запрету продажи спиртного по окончании 23:00. Там-то, "Наверное," и необходимо изучать местные нравы.
По молодежи возможно составить самоё верное представления о том, что ожидает деревню в будущем.
Через библиотеку к магазинам
До вечера времени большое количество и заняться особо нечем. Определяем самое культурное место в селе и идем в библиотеку. Это вправду центр культурной жизни не только села, но и всего района. По крайней мере, так утверждает мой спутник.
На деле выяснилось пара в противном случае. Грустные библиотекарши, распределенные по этажам, сидят любая за собственными столами и молчат.
Отечественное появление расшевелило лишь даму на втором этаже. Она подскочила со стула и с широкой ухмылкой поприветствовала инопланетян. Радость ее была неподдельна! Все по причине того, что тут практически никого и ни при каких обстоятельствах не бывает.
В девяностые от народа отбою не было — брали просматривать все без исключение, от Шекспира до Донцовой. Бывало, что всего за год какая-нибудь очень популярная книга теряла божеский вид.
Как пример она привела «Собор парижской богородице». Гюго пользовался громадной популярностью.
Но к концу эры Ельцина с народом, влюбленным во французскую классику, что-то случилось. Может, забавы иные появились, может, духовная пища стала ненужной, в то время, когда и в брюхо-то мало что попадает.
Но сама библиотекарша ломает голову над данной тайной, и ей никак не удается отыскать ответ.
Но имеется и яркие стороны. К примеру, при библиотеке имеется кружок поэтов — пять человек планируют не реже раза в месяц и просматривают собственные произведения.
Но они, как это часто бывает с творческими натурами, люди заносчивые и книжек не берут. У них имеется время писать стихи, но нет времени просматривать.
Мы еще мало поболтали с представительницей местной интеллигенции, а позже мой товарищ забрал какой-то роман Ремарка в весьма ветхой обложке.
А позже я остался один. Привычному позвонили с работы и сказали, что заболел сменщик. Он трудится на мельнице, а это значит, что нужно было поспешить.
Приятель дал совет совершить это время с пользой — совершить поход по магазинам и закупиться всем нужным сразу же на месяц вперед. В другом случае, возможно к середине месяца остаться без пропитания, а все по причине того, что мелкие деньги имеют свойство испаряться стремительнее громадных.
И вдобавок дал совет забрать сходу мешок картошки, сетку лука, собрать круп, сахара, чая, сигарет и другой нужной мелочевки, так обойдется экономнее.
По совету товарища отправился в магазин. Весьма Примечательно, что цены тут фактически ничем не отличаются от столичных. Хлеб стоит от девятнадцати рублей и выше, килограмм риса — от сорока. Картофель далеко не лучшего качества обойдется в пятнадцать рублей за кило.
Пшеничная крупа стоит тридцать, а кукурузная — двадцать пять. На такие «элитные» вещи как фасоль и гречка кроме того наблюдать не следует — их цена до тех пор пока еще не преодолела сторублевый предел, но подобралась совсем близко.
Но горох возможно забрать за 30–35, что очень демократично.
А вот кофе, к примеру, намного дороже, чем в столице. По большому счету отличие на одинаковый товар достигает пяти, в противном случае и больше десятков рублей.
Деревенский интернационализм
Вечером объявился товарищ и заявил, что готов мне продемонстрировать ночной поселок. Он повел меня через лесополосу, размешавшуюся неподалеку от моего дома.
Дальше мы вышли на железную дорогу, прошли мимо прудов и были, к моему удивлению, неподалеку от центра поселка. Дорога не из легких, но так довольно быстро возможно «добраться до цивилизации», как заметил мой спутник.
По окончании непродолжительной прогулки мы вышли к маленькому магазину, вывеска которого ярко светилась. Тут была уйма народа. Повеяло духом интернационализма — с различных сторон доносились все акценты и возможные говоры.
Особенно заметны украинцы и армяне, каковые, не обращая внимания на то, что местные также применяют фрикативную «г», все равно как-то выделяются: стоят мало особняком и применяют нехарактерные для местных мест украинизмы.
Имеется чеченцы, и парни из Дагестана, но они не выпивают — то ли по религиозным соображениям, то ли по причине того, что любой из них прибыл на собственной машине. Самые задушевные — местные.
Они снуют везде — кто подойдет к армянским приятелям и пропустит с ними несколько рюмок водки, кто-то пришвартовывается у чеченцев и толкует с ними о автомобилях, спорте либо скотоводстве (чеченцы и кое-какие другие выходцы с Кавказа на юго-востоке Ростовской области без шуток занимаются выращиванием баранов, КРС а также птицы). Не обходят стороной и украинцев: подтягивают выпить и ведут какие-то беседы полуполитического содержания, но по большей части беседы скатываются к одному — к фамилии «Порошенко», к которой добавляется что-то нецензурное.
Украинцы поддерживают, но без энтузиазма. Видно, что они тут мало не в собственной тарелке.
К нам практически сходу цепляется какой-то парнишка, если судить по всему лишь день назад прекративший быть ребенком. Он не очень сильно пьян, но очень болтлив.
По окончании знакомства он начал говорить истории про каких-то совсем незнакомых мне людей, каковые, по всей видимости, владеют какой-то известностью в поселке.
Мой товарищ отстранился и углубился в общение с компанией привычных ему людей, и я остался один на один с этим пареньком. Оно и к лучшему. Расспрошу его по поводу жизни деревенской молодежи.
Ему двадцать лет. В армию не забрали из-за каких-то неприятностей с позвоночником. В высшее учебное заведение поступить не удалось — денег на коммерческое отделение нет, а на бюджет с его ЕГЭ-баллами не пробиться. Но он не бездельничает.
Еще будучи школьником, трудился в поле, помогал отцу комбайнеру. В прошедшем сезоне родитель посчитал, что стал староват для сельского хозяйства, и ушел на покой, доверив комбайн сыну. В 19 лет он уже полноценно трудился в полях.
Вот и по сей день занят на уборке, легко из-за дождя выпал выходной сутки.
Задаю вопросы, нравится ли работа. Отвечает, что да, но возможностей никаких. Комбайнеры в наше время не в почете.
Из года в год платят меньше, а зимний период с ума от скуки возможно сойти. Сельхозработники пока не трудятся в большинстве собственном, . Но его такое будущее не устраивает, и как раз исходя из этого он в осеннюю пору собирается перебраться в Волгодонск.
В том месте выпала возможность устроиться слесарем на АЭС. Нужно лишь дождаться, в то время, когда предшественника спровадят на пенсию, а позже сдать экзамены.
Давали слово тридцать тысяч в месяц. За год хорошая сумма выходит, в поле столько не получишь.
Меня подзывает товарищ, а комбайнер куда-то теряется. Меня знакомят с каким-то Петром. Юноше лет тридцать. Его наружность выдает в нем городского обитателя, но для того чтобы, из которого деревня еще совсем не выветрилась.
Он словно бы намерено подчеркивает собственную чужеродность, именно исходя из этого в нем и видится карикатурный житель. Первые предположения верны. Петр около десяти лет назад уехал из деревни.
Уезжал поступать в один из ростовских университетов, но с учебой не заладилось — выдворили с третьего курса. Большое количество профессий перепробовал — везде не то.
Но позже подвернулся счастливый случай — устроился в филиал одного из телекоммуникационных русских гигантов. Сейчас ходит по квартирам Ростова и предлагает подключить телевидение и интернет.
Его все устраивает. Детей он несобирается, живет с девушкой, к которой очень не привязан. В общем, свободный орел с ежемесячным достатком в почти тысячу долларов.
Человек ветреный во всех отношениях, но мало погодя я выяснил, что он из этих девятисот долларов треть отправляет в деревню, родителям. В целом, ничего необыкновенного, но сейчас меньше благодарных детей.
Я интересуюсь, а как же замыслы на будущее. Пробую подкинуть идею — может, нужно, пока хорошо получаешь, скопить денег, обзавестись домом, скотиной.
Он наблюдает скептически.
«С Дона выдачи нет», — говорит он мне, по всей видимости, переиначивая казачий принцип по-своему. Похоже, это должно означать, что из города на Дону он ни за что не уедет. Задаю вопросы, из-за чего? Ответ несложной и складывается из одного слова: «Сопьюсь».
О собственной боязни стать пропойцей из-за деревенских условий мне заявляет второй человек подряд. Отчего так?
Обращаюсь за очередной порцией разъяснений. Петр задаёт вопросы: «А что не видно?» и разводит руки по сторонам в таком жесте, словно бы пробует охватить всю присутствующую на пятачке у магазина, публику. Все, дескать, выпивают.
Лентяи выпивают, и те, кому на следующий день на работу, также выпивают. Такие выводы я извлек из его слов.
Город с его ритмом судьбы — другое дело.
Рабочие прощание и будни без сожаления
Следующие дни протекали медлительно. Я писал, я просматривал, но наполнявшая поселок скука начала передавать и меня. Поразмыслил, что так самому недолго дойти до развлечения алкоголем. Приятель дал совет отыскать работу.
Совет хороший, лишь устроиться не просто. Все через «блат». Кроме того шабашку в большинстве случаев находят за счет знакомств. Но мне повезло.
Приятель имеет знакомства в близлежащей деревушке. В том месте на данный момент суета около уборки урожая. Возможно пристроиться разнорабочим.
Так и произошло.
И вот спустя несколько дней я стою на остановке и ожидаю автобус, что за десять рублей отвезет меня в деревню. В том месте меня встретит необходимый человек, что командует местным сельхозкооперативом.
За 350 рублей в сутки я делал все без исключение. Рвал сорную траву около складов, убирал в этих самых складах и обрабатывал их каким-то химикатом.
Был грузчиком, в то время, когда требовалось, был лентяем, в то время, когда чересчур очень сильно палило солнце. В целом, хорошо.
В большинстве случаев вечером к поселку меня довозил местный работник, но время от времени уезжал на автобусе. Иногда на местных остановках завязывались занимательные беседы.
Один раз мне было нужно ожидать публичный транспорт в компании юный красивые женщины, которая трудится худруком в сельском доме культуры. Страно, но в глухой деревне он функционирует и его кроме того кто-то посещает.
Кстати, это одна из местных достопримечательностей — само строение малоинтересно, но неподалеку от входа находится скульптура Владимира Ильича Ленина. Хороший монумент на высоком постаменте.
По крайней мере, мне было приятно его разглядывать, в то время, когда я медленным шагом проходил мимо. Художественный руководитель также мимо него ходила, так что раньше я ее уже встречал, но общаться не доводилось.
А тут завел с ней беседу на тему трудностей деревенской судьбе. Собеседница с радостью подхватила тему. Так и разговорились. Она нездешняя. Раньше жила с мужем на севере Ростовской области, пока не развелись.
Решила совместно со своим восьмилетним сынишкой переехать в места, откуда родом ее мать. Говорит, что на границе с Волгоградской областью живется еще хуже, но, и нынешним своим положением она обижена. У нее заработная плат всего одиннадцать тысяч.
Наряду с этим нужно умудряться снимать квартиру, содержать себя и сына. Мама мало оказывает помощь, но ей и самой непросто. А на носу очередной учебный год.
Во какое количество все обойдется? По ее подсчетам, она израсходует не меньше десяти тысяч.
Все будет самым недорогим и, разумеется, некачественным. Прекрасно, что хоть книжки школьная библиотека выдает, в противном случае бы было нужно еще пара тысяч отваливать.
Я отработал 20 дней. Не знаю, что в том месте с урожаем — самой активной фазы уборки так и не дождался.
Расплатились со мной по-честному. Не смотря на то, что, местные говорят, фермеры бывают весьма тяжелы на отдачу. Не редкость, тракторист ожидает расчета чуть ли не до следующей уборки. Иногда по большому счету не платят либо дают копейки.
Трудовых соглашений не заключают, все держится на честном слове. Благо, что как правило это «честное слово» вправду честное.
Я уехал, так толком и не осознав, где был. Русская деревня в современном ее виде весьма необычная. Она забыта, она забита.
Ею никто не занимается и она никому не занимательна. Люди живут сами по себе, кроме того не думая, что они являются частью огромной страны, которая на самом-то деле многим им обязана.
Они трудятся для нее, приобретая за это гроши, на каковые кроме того ребенка в школу нормально не соберешь. В то время, когда влезаешь в шкуру этих людей, осознаёшь, что так жить не весьма хочется.
Вспоминаешь о кусочке вкусного сливочного масла на бутерброде вместо какой-то маргариноподобной смеси. Наряду с этим люди не ропщут на судьбу.
Они и в действительности, в большинстве собственном, уверенны, что для улучшения собственной жизни им нужно всего лишь больше трудиться. Вот и горбатятся, кроме того не воображая, что не только на их энтузиазме все строится.
Принципиально важно знать, что в случае если ничего не предпринимать, то в недалеком будущем в сёлах по большому счету не останется трудоспособного населения.
Мне говорили, что прошлым летом один местный фермер не смог отыскать поблизости комбайнера, и ему было нужно искать работника на стороне. Он привез его из Зернограда, вез за 200 километров. И это в хлеборобном крае, это на Юге страны.
Весьма интересно, а если не останется земледельцев совсем, что Российская Федерация будет делать без собственной деревни? Той, что так опасаются местные обитатели?
Опасаются за собственный незавидное будущее в ней.
Крестьянский быт русской деревни (расказывает историк Владимир Безгин)
