В.а. хоменко: мне цыганка нагадала смерть на фронте, а я до сих пор жив

В.а. хоменко: мне цыганка нагадала смерть на фронте, а я до сих пор жив

Счастье у каждого собственное. Для Виктора Хоменко оно содержится в том, что на протяжении войны его семья сохранилась.

Папа был партизаном, брат начальником штаба полка, он сержантом разведроты. Все отчаянно бились с неприятелем, и никого не сразила фашистская пуля.

Это ли не счастье… «Я счастливчик еще и вследствие того что начал вести войну во время на- ступления, летом 1944-го. Тогда на фронте дух был совсем второй, бойцы воодушевленней!

Мы громили нацистов по всем фронтам, и каждому из нас хотелось быть не передовой. У нас в семье все уже тогда сражались, я с 15 лет тожервался на фронт, но будущее распорядилась в противном случае »

— Виктор Андреевич, сколько Вам было лет, в то время, когда Вы попали на фронт?

– Я отправился в военкомат семнадцатилетним добровольцем, когда отечественный город в Крыму (он именовался Ветхий Крым) высвободили от оккупации. Медкомиссия до фронта не допустила: дистрофичной был до кошмара, поскольку пара лет недоедали.

Какой это был удар! И послали меня в еще дымящийся Севастополь: разгребать завалы.

В том месте трудились те, кто вести войну не имеет возможности.

А я рвался на фронт, не обращая внимания на то, что был похож на череп с костями, обтянутыми кожей. Благо, брат со своим полком был неподалеку: он меня оформил и забрал с собой.Боевые действия для меня начались в румынской Бес-сарабии. Сначала непросто было освоиться.

Стрельба встала, мне орут: «Ложись!», а я стою ошеломленный и осознать не могу, что делать. Выяснили меня в роту связи, а позже перевели в разведку.

Я мало немецкий язык знал и электротехникой интересовался: в оккупации книжку «Электротехника постоянного тока» на протяжении и поперек изучил. Вот и сделали вывод, что мои знания в этом деле понадобятся.

Я добывал данные о позициях соперника, о его огневой и количестве мощи. Приходилось заезжать на большом растоянии вперед.

– Это Вас не подводило?

– К счастью, все обходилось прекрасно. в один раз случился со мной и вовсе парадоксальный случай! На протяжении Ясско- Кишиневской операции отечественная 3-я ударная армия окружила 11 вражеских дивизий.

Мы были прямо в центре фашистских позиций. Была задача – обезоружить группировку, которая не желала сдаваться. Я, как разведчик, выехал на коне, дабы ее засечь. Слышу: где-то за деревцами зашевелились. И что вы думаете?!

Нет, чтобы отметить крестиком это место на карте и возвратиться к своим, я влетел прямо в том направлении с автоматом… Мне повезло.

Им дажев голову не пришло, что пленить целую роту может один человек. Исходя из этого сорок румынских воинов, находящихся в том месте, побросали оружие и сдались!

– Вот так храбрость!

– Скорее, юношеская горячность, которая имела возможность бы оборвать жизнь. Но тогда я об этом не думал. Выстроил их и привёл в часть.

В том месте, само собой разумеется, обомлели: «Молодец, говорят, лишь чем же их кормить?!» Представили к призу, да брат мой, начальник штаба полка, не стал подписывать. Он мне спуску не давал!

Действительно, коня подобрал хорошего…

В Румынии в один раз повстречал я цыганку. Она взглянуть на меня и говорит: «У тебя имеется брат. У него высокое звание». Это меня поразило!

Откуда знает? «Постой! – говорю, – что еще сообщишь?» А она отвечать отказалась и давай убегать от меня. Продолжительно я проклинал себя за то, что тогда ринулся за ней.

Дал трофейные часы и попросил заявить, что еще она видит. «Через три дня и три ночи тебя убьют», – таков был решение суда. Я сделал вид, что отнесся к этому безразлично, с громадным недоверием. А в все дрожало.

Три дня я прокручивал в голове ее слова и просил Всевышнего меня помиловать. Через три дня, на Дунае, мы пошли в наступление.

Рядом со мной разорвался боеприпас… Меня отбросило и засыпало песком. Стало тихо-тихо так: оглох от взрыва. Думаю: «Жив!

Одурачила!» Как тогда напряжение дремало…

– Само собой разумеется! В то время, когда до этого отсчитывали оставшееся Вам каждый день и время казался одним из последних.

– В постоянном страхе мы жили и в оккупации. Два года Крым был под властью немцев. Мы с матерью остались тогда вдвоем, брат и отец были на фронте.

На отечественном заборе по-германски было отмечено, что это семья советского лётчика и партизана (мой брат сначала получал образование летном). Исходя из этого, в то время, когда партизаны нападали на оккупантов, прежде всего за них убивали таких, как мы, заложников, по десятку человек за каждого убитого немца.

Ког- да над городом пролетали советские женские бомбардировщики, прозванные немцами «ночными колдуньями», обитателей выгоняли из домов и ставили на дорогах. А сами оккупанты лезли в укрытия.

Мы верили, что «отечественные» бомбы нас не убьют. И возможно, эта самая вера нас и выручала.

Мы всегда жили в ожидании неминуемой смерти. Ежедневно кого-то расстреливали либо вешали, а мелких детей кроме того разбивали об стенке! Это был кошмар!

В то время, когда в десяти километрах от Ветхого Крыма остановились отечественные войска, немцы начали полное уничтожение всего живого в городе. Они обходили все улицы, обвешанные гранатами и автоматами, и не пропускали ни один дом.

Мы с соседями впятером спрятались во дворе, в укрытии.

Отечественный дом обстреливал танк. Из укрытия было слышно, как пара человек остановились совсем рядом, метрахв двух от нас. Одна старуха всхлипывала, но ей скоро зажали рот.

Я осознавал понемецки, они говорили: «Тут кто-то имеется, нужно кинуть гранату!» Но… в соседнем доме начал плакать ребенок. И они ушли в том направлении. Убили малыша, его мать и собаку.

За тот вечер было стёрто с лица земли около 600 обитателей.

Позже, в то время, когда отечественные части высвободили город, пара палачей скрылись в горах и их поймали. Отечественные воины находились перед разъяренной толпой сохранившихся обитателей и пробовали сообщить: «Товарищи, не подходите! Их будут делать выводы».

Но их никто не слушал. Немцев растерзали живьем. Не смотря на то, что они кидались на колени и просили о прощении. Я, мальчишка еще, не принимал участие в данной сцене.

Я замечал. И не ощущал в себе никакой жалости по отношению к этим выродкам.

Люди были одержимы одной мыслью – отомстить за все их зверства и годы постоянного страха!

– В это же время на протяжении оккупации комсомольцы, находящиеся в подполье, приняли Вас в свои ряды. А члены комсомола и партии в первую очередь попадали под удар.

Неужто это не испугало?

– А сидеть дома и ожидать, пока тебя убьют как сына партизана, это лучше? Зимний период, на протяжении очередной облавы, в то время, когда немцы забрали у нас велосипед, патефон и еще какие-то вещи, матери удалось незаметно кинуть в печку мой комсомольский билет.

Это меня и спасло. Но, кое-какие немцы были хорошими людьми. не забываю одного денщика, что весьма обожал русский язык и брал у меня просматривать книги Чехова. не забываю еще одного человека, что так и остался для меня тайной…

в один раз я мастерил детекторный радиоприёмник. Уж весьма хотелось услышать Москву: нам так как в оккупации говорили, что она в далеком прошлом забрана и отечественные кругом терпят поражения! У меня не получалось.

Тода протянул антенну во двор. По данной антенне он и засек меня. «Ну что, доигрался? Планируй сейчас!» – сообщил он, не обращая на рыдания моей матери никакого внимания.

Я был уверен, что меня ведут на расстрел.

Но мы вошли в помещение, сплошь уставленное аппаратурой. Он включил мне Москву, а позже кроме того накормил…

Так я ходил к нему пара дней и слушал сводки о ситуации на фронте. Данный человек владел русским языком и по-германски.

О себе ничего не говорил, но сообщил мне, что мой папа жив и так же, как и прежде партизанит. Кем он был?

Немцем, отвергающим нацизм, либо, возможно, русским разведчиком? Но, в любом случае, таких людей я встречал мало. Кругом был неприятель, и исходя из этого я, в то время, когда попал на фронт, ощущал себя увереннее.

В том месте также гибли товарищи, и над тобой нависала смерть. Но ты был среди собственных.

– А где Вас застало известие о Победе?

– Не поверите: в Москве! В битвах под Варшавой я взял важную контузию, и меня послали в больницу.

Было весьма жалко, поскольку в первых рядах имел возможность бы быть Берлин! Так оказалось, что в ночь на 9 мая я, возвращаясь из свердловского военного госпиталя, был в столице.

Что в том месте творилось! В большинстве случаев ночью город замирал, не было видно ни единого огонька. А тут все засверкало, зашумело! На Красную площадь хлынули толпы народа. Я, всего лишь сержант, был в центре внимания.

Меня подбрасывали в атмосферу, чем-то угощали, люди обнимались и целовались между собой… Лишь представьте, что все были объединены одной мыслью: наконец-то Мир! Наконец-то Жизнь!

Такие 60 секунд эйфории удается почувствовать только единожды.

* * *

Как отечественные сёстры родные,

Под орудийный бас

Берёзы подмосковные

благословили нас.

Позже у Мелитополя,

Как братья, строясь в ряд,

Украинские тополи

равнялись на воинов.

ПРИПЕВ:

Поля, поля

Берёзы, тополя

Берёзы, тополя

Войною опалённая,

Воинами спасённая

Любимая почва!

Мы реченьки неузкие

Переходили вброд,

К нам ели белорусские

просились в первоначальный взвод.

Болота, кочки скользкие,

Но нам вперёд идти,

И в пояс клёны польские нам

кланялись в пути.

ПРИПЕВ:

Собственную святую Отчизну

Прикрыли от неприятелей

Сегодняшние солдаты,

хорошие отцов.

И, полная сердечности,

Листвою шевеля,

Шумит зелёной вечностью

спасённая Почва.

Б. ДУБРОВИН

О проекте Лица Победы

The Great Gildersleeve: Selling the Drug Store / The Fortune Teller / Ten Best Dressed


Читать также:

Читайте также: