Н.с. булычев: горжусь, что я первым разменял счет подбитым тиграм
Перед началом войны я служил в береговой артиллерии на острове Аскольд, был начальником отделения и уже грезил, как по окончании демобилизации, в морской форме возвращусь к себе в деревню Снятинка, под Загорском. И внезапно – вот она, ужасная беда.
На нас напала фашистская Германия.
Флот перешел на повышенную боевую готовность. Дремали не раздеваясь, на вахтах наблюдали в глаза: как в том месте самураи, не зашевелились ли. Но все было негромко, и ожидания эти вконец изнуряли людей.
Ко всему прочему сводки с западных фронтов шли одна ужаснее второй: Смоленск покинули, Вязьму…
Я выяснил, что где-то под Москвой погиб мой брат Михаил, и написал рапорт прося послать на фронт. В штабемоих рапортов скопилось уже с дюжина.
– Ты пока не горячись, – убеждали меня начальники. – Ты у нас сильный эксперт, и тут, кстати, также фронт, осознал?
Но я собственного все-таки добился: послали меня на запад с первой же партией. Через всю матушку-Сибирь зеленой стрелой прокатился замер и эшелон ночью на какой-то громадной станции. Это был город Тамбов.
Тут я освоил противотанковую пушку и был позже под Сталинградом в составе тридцать третьей гвардейской дивизии. Я уже был старшим сержантом, начальником орудия и с ходу попал в самое пекло.
…Немцы замечательным танковым клином на узком участке предприняли прорыв к собственной окруженной нами группировке. И на самое острие прорыва был брошен полк, где я служил. Артиллеристы еле успели оборудовать огневые позиции.
Мерзлая степная почва звенела под ломами и лопатами. Мела поземка.
в первых рядах простиралось широкое поле. От белизны резало глаза.
Отечественное орудие стояло на левом фланге. Я так нервничал, что кроме того слышал стук собственного сердца.
Так как это был мой первый бой. Что-то медлят фрицы. Уж лучше бы скорее.
И вот вижу тёмные точки танков. Они выползали из балочки и, поднимая снежную пыль, заметно увеличивались в размерах. Стала видна и пехота, идущая за танками.
Команду на ведение огня я практически не слышал, по причине того, что соседи уже начали пальбу. Но, выбрав цель, я сделал первый выстрел и, думается, удачно: танк повернулся боком и задымился.
Я начал бить по автомобилям, заходящим сбоку.
– Булычев, держи собственный фланг! – кричал мне начальник батареи. – Обойти нас, гады, пробуют!
Поле начало чернеть от горящих танков. Ветер доносил запах гари и дыма. Внезапно я почувствовал, как потяжелела моя левая рука, на ладони показалась кровь. Но, не отходя от орудия, я бил и бил по неприятелю.
Тут я заметил, как справа немцы прорвали оборону и идут в тыл полка. Последний выстрел мне удалось сделать практически в упор и я уже не увидел, отскочив в окопчик, как второй танк раздавил мою пушку…
Оставшиеся в живых артиллеристы ночью по лощинам выбрались к своим. Товарищи помогли мне дойти до медико-санитарного батальона.
– Сазоныч, дорогой, возвращайся поскорее! – обнимали меня однополчане. – А фриц-то, Коля, хоть и помял нас, но далеко не продвинулся, второй эшелон свернул ему голову! Эх, Сазоныч, жалко тебя!..
Я привык, что меня величают Сазонычем. Так и в юные годы именовали.
У всех мальчишек какие-то прозвища были, а ко мне родное отчество навечно пристало. Говорят, что воинами не рождаются, лишь горнило боев делает из парней настоящих бойцов.
Я эту школу прошел скоро. При сложных заданиях, в то время, когда требовалось особенное мастерство, кроме того комполка звонил на батарею:
– Где ваш Сазоныч? Ко мне его!
Горжусь, что я первым разменял счет подбитым «тиграм». Эта грозная машина сначала многих устрашала: пуш- ка у «тигра» замечательная, надежная лобовая броня. Лучше, дескать, с 76-миллиметровым орудием и не соваться. А я изучил обсновку и сунулся.
Расчет был таковой: воины в темноте на руках выкатили орудие за противотанковый ров и замаскировались.
То же самое сделали и другие артиллеристы. И вот в то время, когда с восходом солнца «тигры» пошли в наступление, по ним с различных сторон ударили.
Задымились, заполыхали хваленые чудовища!
Первый орден Славы я взял в конце сорок третьего года за битвы в Донбассе. Позже были Крым, Перекоп, Симферополь.
После этого белорусские леса и болотистые топи. За мужество при Белорусской операции, за десятки стёртых с лица земли целей я был награжден орденом Славы 2-й степени.
А первая степень высшего солдатского отличия ожидала меня под Берлином. Я шел к ней, меняя время от времени маршруты, отлучаясь лишь на то время, пока лежал в больницах.
Шел и по всей фронтовой собственной дороге хоронил самых родных людей.
Ефрейтор, бывало, привозил на батарею кухню и «боевые сто граммов» на каждого, а выпивать было практически некому. Но кружки для всех наполняли и без звучно, глотая слезы, поминали погибших…
К Берлину полк подошел с юго-западной стороны. И в ночь на тридцатое апреля для меня, старшего сержанта, был последний бой. Для того чтобы ожесточённого и кровавого сражения за всю войну я не видел.
Батарея получила приказ оседлать шоссе, ведущее из Куммерсдорфа на Шенефельд. Ожидался большой прорыв немцев, каковые торопились на помощь берлинскому гарнизону. И вот они полезли практически напролом, с танками, пехотой из отборных частей. Первую атаку удалось отбить.
Но тут же началось повторное наступление. Озверевшие нацисты плотными цепями кидались прямо на орудия.
Я видел, как погибли расчеты соседей Фалько и Милашкина. Рукопашная схватка началась и около моей огневой позиции.
Уже будучи раненным, я отбивался гранатами, стрелял из карабина. Прорваться немцам не удалось…Но до сих пор воспоминания возвращают меня в том направлении, к боевым приятелям, которых уже нет со мной, и желание спасти, закрыть их от неприятеля замечательным огнем делается непреодолимым и обжигает душу.
Около почвы
До черноты дубленная огнем
И прорванная взрывами
фугасов
Дорога отечественная тянется ремнем,
Планету по-солдатски
подпоясав.
Вминает грязь усталая
пехота,
Как гимнастерки,
вымокли поля.
Но все-таки подтянута
Почва
Ремнем дороги отечественного похода.
Б. ДУБРОВИН
О проекте Лица Победы
Лео и Тиг — Все серии подряд — мультфильм для детей о обитателях тайги
