Кубинский сэндвич, или в ожидании кончины царя — «наука»
Довелось мне пару дней назад побывать в Берлине на конференции, посвященной сходу двум вещам, о которых кроме того по отдельности сказать непросто. Первая вещь — это неприятности, сопряженные с сохранением царской власти.
А вторая вещь — это неприятности, сопряженные со свержением царской власти.
Одна из основных идей, которую изложил выдающийся исследователь древнегреческой катастрофе доктор наук Мост, звучит приблизительно так. Расцвет катастрофы падает на эру афинской народовластии, вот из-за чего у всех царей в ужасном спектакле такая незавидная участь.
Мало заявить, что они не хорошо заканчивают. Мало ли кто не хорошо заканчивает. Нет. Они и начинают очень скверно. На каждом царе лежат в большинстве случаев аж по два комплекта тяжёлых грехов.
Один — родовой, идеальный кем-то из предков. А второй — уже личный, сдобренный лично его плохим нравом либо стечением новых событий.
Такая вот антимонархическая пропаганда гремела в демократических Афинах.
В бороде-на подбородке, где тигры кротки!
Русская служба RFI09.02.2016русский и Американцы: трудности перевода
Русская служба RFI26.01.2016Узкое и толстое на вашем языке
Русская служба RFI22.01.2016Так вингсьют либо бердман?
Русская служба RFI15.12.2015Перед финишем эры слова переодеваются
Русская служба RFI08.12.2015Русская философия от Платона до наших дней
Русская служба RFI23.11.2015Что означает слово Париж?
Русская служба RFI17.11.2015Тут вам и царь Эдип, и царь Агамемнон, и царь Одиссей. Сперва сами убивают ближайших, вернейших, не сильный, а позже и их самих забивают, как и надеется, те подданные либо ближайшие родственники, от кого и ожидать этого было нереально.
Не смотря на то, что, справедливости для необходимо заявить, что царей неизменно об этом давали предупреждение заблаговременно — то Дельфийский оракул, в противном случае и придворный прорицатель. Не нравится — не иди в цари.
Греки кроме того придумали особенное слово, которое вошло позже во все языки мира. Оно растолковывает, что именно происходит с человеком, что не только, скажем, назначается царем в силу жизненных событий, но через какое-то время сам начинает верить в то, что он — настоящий царь.
В один прекрасный день таковой царь внезапно поймёт, что и царем-то он не стал, а появился! Что в противном случае и быть не имело возможности, потому что сама природная надобность этого "настойчиво попросила" — и взяла царя!
Данный самый момент в греческом языке именуют словом «гюбрис». В обыденной жизни этим словом обозначали похоть, которая охватывает, к примеру, осла перед удалой кобылой.
Производным от данной похоти в жизни животных являются так именуемые гибриды, либо ублюдки. Но в то время, когда говорят о «гибрисе» царя, в большинстве случаев имеют в виду некое помутнение рассудка, сопровождаемое в большинстве случаев в других отношениях в полной мере словами и нормальными поступками.
Так вот, от греческих трагиков до Шекспира, а позже и потом везде, все цари поразительным образом похожи: непременно они по какому-то закону должны были уверовать в собственную непогрешимость, в собственное величие, в собственную свойство преодолеть любую трудность.
У засидевшихся на троне вера в чудо, которое привело их на престол, поднимается в полный рост под конец их правления. В тот самый момент, в то время, когда, казалось бы, контроль над обстановкой потерян, средства растрачены, союзники разгромлены, денег делается меньше, а неприятели стали сплоченнее и злее, они верят в собственную звезду, в наполеоновские «сто дней» и линия знает, во что еще.
Беда в большинстве случаев в том, что царь дробит это ожидание чуда со собственными влюбленными подданными. Так,соратники Гитлера ожидали прекрасной победы над неприятелями кроме того уже в недели и те месяцы, в то время, когда союзническая авиация бомбила Гамбург, Дрезден и Берлин.
Сами гитлеровские генералы, сидевшие с ним в ставке, ухитрялись верить, что фюрер что-нибудь в обязательном порядке придумает. В это верили и мальчишки-самоубийцы, выполнявшие последний приказ фюрера.
Кто желает чуда, требует всевышнего.
Им направлено стих Антона Ивановича Дельвига, приятеля Пушкина и также радостного поэта:
в один раз всевышний, восстав от сна,
Курил сигару у окна
И, чтобы заняться чем от скуки.
Трубу забрал в творческие руки;
Смотрит и видит: вдалеке
Почва крутится в уголке.
«Чтобы для нее я двинул ногу,
Линия побери меня, ей-всевышнему!
О человеки всех цветов! —
Сообщил, зевая, Саваоф, —
Мне самому наблюдать забавно,
Как вами руководят славно.
Но бесит только меня одно:
Я дал вам девок и вино,
А вы, глупые пигмеи,
Колотите друг друга в шеи
И славите позже меня
Под гром картечного огня.
Я не обожаю войны тревогу,
Линия побери меня, ей-всевышнему!
Меж вами карлики-цари
Себе воздвигли алтари,
И думают они, буффоны,
Что я надел на них короны
И право разрешил душить людей.
Я в том не виноват, ей-ей!
Но я уйму их понемногу,
Линия побери меня, ей-всевышнему!»
(Хороший всевышний. Беранже в переложении Антона Дельвига, 1821)
Самое поразительное в истории царя, почувствовавшего себя царем, — полностью одинаково развивающийся сюжет, в котором перед глазами изумленной публики появляется гибрид бога и царя, помесь, так сообщить, царя небесного и земного владыки. Легковерие людей, замечающих разложение собственного страны, волшебным образом улучшается.
В русском языке имеется такое выражение, в большинстве случаев употребляемое, в то время, когда говорят о человеке, забравшем под собственный контроль какую-нибудь контору, автобазу, город либо губернию. Говорят, что таковой в том месте — «бог и царь».
Наподобие и участие всевышнего в делах губернии не отмечается, и царя уже сто лет как в Российской Федерации свергли и убили, а все же речение остается. Цепкая вещь — язык.
Но и создающая иллюзии. Страшные особенно для «бога и царя».
Всегда получается совсем однообразная, как кое-какие на данный момент выражаются, «шняга». Действительно верующие в бога «и своего царя» выводят его во двор и подвергают самой что ни на имеется ожесточённой казни.
Хорошо бы какие-нибудь инопланетяне это делали. Так нет же — собственные, первые любовники!
Как сообщил товарищ Берия, увидав лежащего на покрытом ковром диванчике товарища Сталина, «тиран мертв».
Сами «цари» видят тут, понятное дело, «измену». А также воспитывают собственный окружение и удаленные от дворца ширнармассы в духе неприязни к «предателям родины» и «врагам народа».
Во времена товарища Сталина в людей встроили кроме того особое речевое устройство, которое именовалось «разоружением» и «самокритикой перед партией». Это устройство научило каждого и себя самого подозревать в вероятном предательстве.
Но опробования его затянулись: люди обучились мастерски справляться с отправкой на тот свет соседей, близких и коллег родственников.Но тут Сталин издох, полезный навык захирел, и новое поколение удачно разобрало собственный «великое государство» на куски.
В то время, когда у «царя» совсем переклинивает мозги, он, известное дело, подготавливается в «всевышние». Это именно произошло с Агамемноном перед закланием.
Позже многократно повторялось с римскими императорами, а уж от британского Ричарда Второго до российского Николая Второго — нет числа убедительных примеров.
Без квитанции изводили собственных царей обиженные подданные. С особенным цинизмом — тех, каковые последние собственные сроки на божью помощь рассчитывали.
Но тяжело рассчитывать на того, в которого сам не веришь. Вот и всевышний из «Подражания Беранже» Антона Дельвига подтверждает:
Попы мне честь воздать желают,
Мне ладан под носом курят,
Страшат вас светопреставленьем
И ада сурового мученьем.
Не слушайте вы их лжи,
Папа всем хорошим детям я;
По смерти муки не страшитесь,
Любите, выпивайте, веселитесь…
Но с вами я заговорюсь…
Прощайте! Ровного опасаюсь!
Коль в эдем ему я дам дорогу,
Линия побери меня, ей-всевышнему!
Думаешь, сам ровный и юркий, спрятаться в кубинском сэндвиче? Как бы нет так — сожрут еще скорей.
Потому что такова уж участь царя, уверовавшего в собственный царство.
Кубинский сэндвич/Сubanos
