Как девальвируется тема холокоста — «наука»
Прошлым лет в массмедиа появились сведенья о том, что администрация мемориального комплекса, созданного на месте бывшего концлагеря Освенцим, установила особые установки, разбрызгивающие холодную воду, дабы визитёры имели возможность освежиться в жаркие дни.
Один из израильских визитёров Освенцима выразил по этому поводу бурный протест, потому, что ему это напомнило печально известные «душевые», через каковые узников вели в газовые камеры. Израильтянин кроме того объявил, что это зрелище позвало у него чувство дежавю.
Стоит подчернуть, что данный человек появился двадцать лет спустя по окончании ужасных событий Второй мировой.
В массмедиа показались кричащие заголовки: «Полная бесчувственность», «Мы потрясены». Подтекст заголовков был ясен: эти поляки-антисемиты, как они смеют издеваться над отечественной памятью; мы им продемонстрируем, что такое память о Холокосте.
Пора признать: память о Трагедии превратилась в смесь нарциссизма и праведного гнева. Но так было не всегда.
Польша: власти не хотят знать все про Холокост?
Berlingske17.04.2016Холокост: память против боли
La Vanguardia05.05.2015Директор FBI неправильно осознаёт Холокост
The Вашингтон Пост20.04.2015Фотограф Освенцима
Der Spiegel27.01.2015Отечественное представление о Холокосте организовал последовательность событий. Во-первых (не следует забывать), сама Трагедия европейского еврейства.
В первые послевоенные годы это событие старались оттеснить на периферию сознания, о нем не хотели вспоминать. После этого была история с германскими компенсациями, каковые взяло правительство Бен-Гуриона.
Затем был суд Кастнера, что стал причиной тому, что в обществе стали понимать: об этом нужно сказать. И, наконец, процесс над Эйхманом в Иерусалиме.
Как раз затем процесса Бен-Гурион перевоплотил память о Холокосте в один из главных элементов израильского национального нарратива. Стало очевидным, какой политической мощью владеет память о Трагедии.
По окончании суда над Эйхманом началась медленная, постепенная девальвация темы Трагедии в популярной культуре. Это не было связано с отрицанием Холокоста либо рвением забыть о трагедии.
Этот процесс был связан с размыванием сути этого непостижимого явления, и с отсутствием в нашей жизни аутентичных событий, каковые разрешили бы представителям новых поколений функционировать и ощущать так, как ощущали те, кто пережил катастрофу (как это было до процесса над Эйхманом). Те, кто пережили катастрофу, вытесняли из памяти ужасные воспоминания, стремились к отмщению и относились с пониманием и сочувствием к выжившим в Трагедии.
На 80-е годы пришлись попытки вернуть к судьбе разные национальные знаки. В эти годы начался процесс над Иваном Демьянюком. Велись прямые трансляции из зала суда, в массмедиа шли нескончаемые дискуссии о личности этого человека. Данный процесс был проблематичным.
Проблематичными были и попытки вернуть теме Трагедии прошлую остроту. В мире кроме этого к теме Холокоста неспешно теряли интерес.
Так показалась необходимость создать заново символический вид данной трагедии.
Человеком, почувствовавшим данный исторический момент, был Стивен Спилберг. Самый известный иудейский режиссер в мире формирует фильм на тему Холокоста, подобный которому «прежде ни при каких обстоятельствах не оказался на экранах» (обращение, очевидно идет о «Перечне Шиндлера»).
Эта картина кардинально меняет не только художественный вид Трагедии в кино и популярной культуре, но и делается символическим явлением уровня процесса Эйхмана.
В случае если по окончании суда над Эйхманом выжившие в Трагедии прервали молчание и начали говорить об данной трагедии, то по окончании «Перечня Шиндлера» об этом начал рассказывать Голливуд. Нежданно всю землю снова начал говорить о Холокосте.
Тема снова была актуализирована. Такова была реакция на гиперреалистический фильм Спилберга.
Как раз тогда появилось явление, которое возможно назвать нарциссическим переживанием Трагедии. Это происходило параллельно с наиболее значимыми политическими, технологическими и глобальными трансформациями в мире: падение «металлического занавеса», массовые патриотические поездки в Освенцим и другие бывшие лагеря смерти, появление интернета, социальных сетей, в которых все массово высказывают «потрясение».
Сейчас мы замечаем пик этого холокостного нарциссизма.
Публичная дискуссия получила вид, что возможно выяснить следующим образом — «Я и Холокост». В сети полно записей о поездках представителей молодого поколения в Восточную Европу.
Любой пишет о том, что он ощущал, в то время, когда стоял рядом с крематориями. Что он ощущал, в то время, когда принимал участие в той либо другой церемонии. «Мы возвратились в Освенцим, мы возвратились в Майданек».
Мы перевоплотили тему Трагедии в личную собственность. Мы бережем эту собственность, как зеницу ока — практически с религиозным фанатизмом. Это стало не только отечественной национальной травмой, но и источником гордости.
Мы потомки выживших, это делает нас особыми людьми.
Главным в публичном отношении к теме Холокоста стало не рвение сохранить документальную память о трагедии, как это было сначала, а праведный бешенство в адрес любого, кто смеет посягать на эту память.
Пара месяцев назад мы были «потрясены» тем, что ультраортодоксальные демонстранты применяли полосатые робы и жёлтую звезду узников на протяжении собственной манифестации. Из-за чего мы были так «потрясены»?
Так как прадеды и деды этих харедим также были жертвами фашистов. Данный знак в собственности им в той же степени, что и нам. С его помощью они желали заявить, что их преследуют, дискриминируют. Все весьма легко.
Но мы, никого не слушая, кричали «Гевалд».
Я уверен, что если бы пережившие лагеря смерти люди столкнулись с установками для разбрызгивания воды в мемориальном комплексе, они заметили бы в этом… установки для разбрызгивания воды. И ничего более.
К сожалению, память о Трагедии уже не в собственности им. Ею завладели мы, кричащие, митингующие, применяющие эту память для потребностей собственной идентификации.
