Сарпинский: и кораблик плывёт
Кораблик опять плавает на остров: вам, может, все равно, но вот островитянам без него никак. Лишь он, данный ОМик, как машина времени, соединяет два берега – муниципальный и островной, и, не смотря на то, что разделяет их всего километр реки, это два различных мира.
Первый раз я был на острове году приблизительно в 1980-ом. Я тогда трудился плотником в ремонтно-строительном цеху, расположенном на крутом волжском берегу – оттуда по лесотаске поступали бревна, каковые мы разделывали на доску.
Среди приблизительно двух сотен рабочих выделялась повадками и своим видом несколько плотников, живущих на «том берегу», как именовали его мы, волгоградцы. Но в действительности, это был не другой берег Волги, а её остров.
Каждое утро работяги приплывали на работу на речном трамвайчике, а вечером на нем же и возвращались к себе на «тот берег» – это в теплое время года. Зимний период они переходили реку по льду, вооружившись долгими жердями из заблаговременно распущенных досок, — эти средства должны были спасти их при провала под лед.
По утрам они возвращались по вчерашним следам, уже без жердей, которым, по всей видимости, обнаружили использование в собственном хозяйстве. К вечеру снова «распускали» бревна на доски – вот так они и строили себе заборы на «том берегу».
Время было относительно успешное, но люди с «того берега» остановились в прошлом и жили по скупым нормам еще военного времени. Они фактически не имели гражданской одежды: ее им заменяли светло синий рабочие спецовки летом и армейские полушубки либо фуфайки – зимний период.
Они не ходили в отечественную рабочую столовую, где возможно было недорого и вкусно пообедать – еду они приносили с собою и, собравшись среди собственных островитян где-нибудь в закутке цеха, неторопливо поглощали ее, растягивая процесс на целый обеденный час. Вечером они бродили по территории цеха, подбирая веревочки, проволочки и бесхозные дощечки; отыскивали и шепетильно выпрямляли гнутые гвозди; собирали куски уголков и арматуры, кинутые сварщиками – все это бросовое достаток должно было понадобиться им в хозяйстве.
Они весьма обожали париться в отечественной рабочей душевой – муниципальные работяги быстренько смывали с себя опилки и прочую производственную грязь, а люди с «того берега» мылись так рьяно, как словно бы год не видели тёплой воды.
Так, фактически, и было: я убедился в этом, в то время, когда поддался на приглашение одного из этих ребят съездить к ним на остров на рыбалку в выходной сутки. Кликали его Виктор, он был моим ровесником, но я еще и не планировал жениться, а он уже тащил на себе домашнюю баржу с четырьмя детьми мелок-мелка-меньше.
Как и все островитяне, он кроме того снаружи отличался от нас, городских – приземистый, длиннорукий, с лицом, испещренным какими-то полузажившими язвами, косоглазый и всегда голодный, Витя жил с семьей в мелком домике в поселке «Кожзавод». До этого я бывал на острове а также в этом поселке еще в юные годы, в то время, когда ездил с отцом на рыбалку.
Но не забывал только тяжелый груз портфеля с рыбой, что мы с ним тащили от озера до пристани – сами островитяне на глаза нам не попались. В этом случае визит на остров запомнился больше.
Я, как словно бы, перенесся на машине времени на два-три столетия назад, в избу крепостных, где четверо разновозрастных нагих и босых детишек ползали по земляному полу, грызя, облизывая, жуя все, что попадалось под руку – по большей части, семечки, кости, рыбы и куски хлеба… Рыба была везде: на канатах, протянутых из угла в угол, на стенах, пришпиленная к доскам гвоздями, в выварках и чашках с перегоревшим уже тузлуком, каковые были в беспорядке расставлены по полу, чередуясь с корытами, наполненными молочно-белой, источающей резкий запах брагой.
На моих глазах самый небольшой из детей, ползающий между чашами, приник к одной из них – это была брага – и, перевалившись через край, принялся лакать ее. «Вещь нужная, — увидев мой ошеломленный взор, прокомментировал Витя. – Основное, чтобы детеныш ошметками не подавился». В голосе его звучала отцовская забота.
Мать этих детей я вблизи так и не заметил: целый сутки она маячила размытой фигурой в лохмотьях, согнутая над огородными грядками, позже бегала, принося нам к столу еду из летней кухни, а позже, ближе к вечеру, провалилась сквозь землю вместе с потомством где-то за печкой, в темноте.
Мебели, в привычном понимании жителя, в этом доме не было: наспех сколоченный из досок стол, пара скамей около него, тумбочка. Много места занимал древний сундук в углу, на котором копошилось похожее на Гагулу существо, аттестованное хозяином как «Ма-а-ма».
Из более современных вещей в том месте были еще две массивные металлические кровати, приставленные друг к другу: на пружинах, старательно убранные расшитыми подушками, и с бессчётными блестящими шарами на спинках.
И вот в данной необычной обстановке бурлило самое настоящее броуновское перемещение – суетливые куры-подружки забегали в помещение в отыскивании зерен; совсем домашний поросенок что-то рыл в углу, весело повизгивая в предвкушении находки; несколько раз с улицы заскакивал, высунув язык, пес, облаивал всех что попало, и спешил наружу, дабы в том месте его опоздали забыть корова с теленком, полдюжины облезлых коз и надменные гуси со собственными гусынями.
Все это воскрешало у меня в памяти картину со стенки кабинета истории в школе, где живописец-неудачник запечатлел примитивную картину судьбы крестьянской семьи при раннем феодализме. В случае если б я постарался отыскать десять отличий той школьной картины от данной настоящей, то я не отыскал бы больше двух-трех.
Да и эти редкие приметы современности исчезали по мере наступления темноты: в девять вечера замолкает звучно трудящаяся электричество и «подстанция кончается». светло синий экран телевизора тухнет, лампочки меркнут, радио замолкает и мир погружается в патриархальную тишину, нарушаемую только шорохами, кроватными скрипами и шёпотами – я осознал, из-за чего в семьях островитян так много детей.
Таковой тьмы, как в поселке «Кожзавод» за Волгой, на стыке 70-х и 80-х, без единого огонька, я больше нигде не видел. А в это же время, только два километра отделяли это поселение, забытое властями, от искрящегося многоцветными огнями города-миллионера – но это были как два различных мира, поделённых двумя столетиями: дремучая Азия с одной стороны, и динамичная Европа – с другой.
(продолжение направляться)
Михаил ЦАГОЯНОВ
би-2 и корабль плывёт
