Крымский урок — «наука»
Острые углы истории
160 лет назад, потерпев поражение в Крымской войне, Российская Федерация появилась в начале важных реформ.
160 лет назад, 30 марта 1856 года, в Париже был подписан мирный контракт, положивший финиш Крымской войне. Российская Федерация потерпела поражение, ставшее прологом к великим реформам.
Несложная истина, но и ее нужно выстрадать: благословенны не победы в войнах, а поражения в них! Победы необходимы кабинетам министров, поражения необходимы — народу.
По окончании побед хочется еще побед, по окончании поражения хочется свободы — и в большинстве случаев ее получают.
Александр Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ
Неточность, к тому же такую, не перевоплотишь в торжество.
Для провала — сорок мильонов обстоятельств, оправданий — ни одного.
Мельче слов, побольше труда — на этом вопрос закрыт.
Империя взяла урок. Империя благодарит!
Редъярд Киплинг. Урок (Англо-бурская война)
Перевод Евгения Витковского
Императора Николая Павловича именовали «жандармом Европы», и он гордился этим прозвищем. Главным приоритетом собственного царствования он сделал борьбу с «гидрой революции». С ним не просто считались в Европе — его опасались.
Интернациональные победы, настоящие либо мнимые, компенсировали плохое внутреннее положение империи. Пускай в стране нищета, казнокрадство и полицейское удушье, но на мировой арене русский царь сияет всем блеском славы защитника легитимных монархий — в точности как Российская Федерация сейчас, предлагающая ООН заявить «оранжевые революции» правонарушением против безопасности и мира.
Историк Евгений Тарле в книге «Крымская война» цитирует ежедневник сенатора Кастора Лебедева:
Сенатор Лебедев, обер-прокурор сената в 1848–1850 годов, человек, большое количество видевший, большое количество знавший, на каждой странице собственных интимных, не для печати предназначавшихся записок говорит о неслыханных безобразиях, царящих во всех ведомствах, о ужасных хищениях, о полном отсутствии порядка и правосудия, о ничтожествах, которым дана на разграбление и поток вся Российская Федерация, о посредственных и невежественных генералах, которым за успешный смотр дают высшую приз, какая имеется в стране, — звезду Андрея Первозванного. Нет числа, предела и меры злоупотреблениям и гнусностям, каковые сохранило для потомства это правдивое перо.
Но — все прощено Лебедевым, и во всем утешен Лебедев: «Приятно русскому сердцу, в то время, когда услышишь, как чествуют правителя в Вене и Берлине. Отечественный великий правитель — глава Европы в полном смысле слова.
С 1830 года возможно признать в истории век Николая I».
Об данной апологии Николая писал и юный тогда историк Сергей Соловьев:
Кое-какие утешали себя так: Тяжко! Всем жертвуется для материальной, военной силы; но по крайней мере мы сильны, Российская Федерация занимает ответственное место, нас уважают и опасаются.
1848 год стал годом бурных революционных событий в Европе. Николая I особенно встревожила венгерская революция, угрожавшая распадом империи Габсбургов. Он издал манифест, в котором утверждал, что восстание подняли асоциальные элементы:
Преступные обольщения, увлекающие легкомысленную толпу обманчивым призраком для того чтобы благоденствия, которое ни при каких обстоятельствах не может быть плодом самоуправства и своеволия, проложили себе путь на Восток… В Трансильвании и Венгрии упрочнения правительства Австрии, разрозненные второй еще войной с неприятелями внешними и внутренними в Италии, не могли доселе восторжествовать над мятежом; наоборот, укрепясь скопищами отечественных польских изменников 1831 года и других разноплеменных инопланетян, изгнанников, беглых и бродяг, бунт развился в том месте в самых грозных размерах.
На расправу с восставшими были направлены войска России под руководством генерала Паскевича, в первой половине 30-ых годов девятнадцатого века уже отличившегося при подавлении польского восстания и вооруженного царским наказом «Не жалей негодяев!».
Поэт князь Вяземский, 17 лет назад неуважительно назвавший «шинельной одой» стих Пушкина «Клеветникам России», прославлявшее подвиги Паскевича в Польше, сейчас сам впал в державный раж и разразился стихотворением «Святая Русь»:
В то время, когда народным бурям внемлю
И с тайным трепетом смотрю,
Как Божий бешенство наказывает почву,
Предав народы мятежу;
В то время, когда надменные ученья,
Плоды лжемудрости и тьмы,
Питают ядом обольщенья
Самолюбивые умы;
В то время, когда рука слепой гордыни,
Не зная граней, ни препон,
Срывает общества твердыни:
Преданья, закон и правду;
В то время, когда дух буйный и тревожный,
В то время, когда разнузданная страсть,
Под знаменем свободы фальшивой,
Насилий воцаряют власть, —
О, как в те дни борьбы мятежной
Еще амурнее и сильней
Я припадаю с лаской ласковой
На лоно матери моей!
Как в эти дни годины гневной
Ты мне мила, святая Русь!
Молитвой горячей, задушевной
Как за тебя в те дни молюсь!
По окончании подавления венгерской революции Николай сделал вывод, что пришла очередь «восточного вопроса». В военно-политическом смысле решить данный вопрос означало взять контроль над черноморскими проливами, которыми обладала Турция.
Задачей-максимум было уничтожение свободной Турции, ее раздел между европейскими державами. В идеологической парадигме того времени эта цель преподносилась как защита православных подданных султана Абдул-Меджида от мусульманского ига.
С зарубежными партнерами Николай в первый раз заговорил о занимавшей его проблеме в июне 1844 года, на протяжении собственного визита в Англию. Его собеседниками были принц-консорт Альберт и глава министерства внешей политики лорд Абердин.
«Турция — умирающий человек, — сообщил царь. — Мы можем стремиться сохранить ей жизнь, но это нам не удастся. Она обязана погибнуть, и она погибнет. Это будет моментом критическим.
Я предвижу, что мне нужно будет заставить маршировать мои армии». Позднее в Санкт-Петербурге он сказал то же самое английскому послу Гамильтону Сеймуру: «У нас на руках пациент, тяжело больной человек; было бы громадным несчастьем, если бы ему удалось сейчас ускользнуть от нас, в особенности до принятия нужных мер».
Посол на это молвил: «Великодушный и сильный человек обязан щадить больного человека».
Турция тогда была больным, но отнюдь не умирающим страной, а напротив, выздоравливающим. Как раз в тот период в данной восточной деспотии началась модернизация.
Инициатором реформ, взявших в исторической литературе наименование «танзимат» (упорядочение), был великий визирь Мустафа Решид-паша, являвшийся послом в Париже и Лондоне и поставивший себе цель европеизировать Турцию. Никаких особых притеснений православные подданные султана не терпели, а в следствии реформ в Турции и вовсе должна была установиться полная веротерпимость.
Исходя из этого царь спешил. Ему показалось, что Лондон дал обещание нейтралитет и показал интерес к разделу владений султана — в частности, к Криту и Египту. Николай ожидал предлога к войне.
И предлог скоро нашелся. Им стал спор о святых местах Палестины — храма Гроба Господня в Иерусалиме и храма Рождества в Вифлееме. Этими святынями совместно руководили Греческая православная, Армянская апостольская и Католическая церкви.
По внутриполитическим соображениям французкий президент Луи-Наполеон (скоро ставший императором Наполеоном III) "настойчиво попросил" преимущественных прав для католиков — и натолкнулся на решительные возражения России. Спор скоро перерос в требование царя признать его законным покровителем православных в Турции.
«Русские требования были чрезмерны, — пишет французский историк Антонен Дебидур. — Так как начальники данной церкви пользовались самыми широкими правами и повелевали в Турции 12 либо 15 миллионами подданных султана, было ясно, что подчинение Абдул-Меджида требованиям царя было бы равносильно настоящему отречению».
При дипломатической помощи Парижа и Лондона Стамбул ответил отказом. Царь ввел войска во владения султана — Молдавию и Валахию. В высочайшем манифесте от 14 июня 1853 года Николай утверждал, что не желает сражаться и берет эти земли «в залог» впредь до разрешения конфликта:
Защита Православия была искони обетом блаженных предков отечественных. С того самого времени, в то время, когда Всевышнему Промыслу угодно было вручить Нам наследственный престол, охранение сих святых обязанностей, с ним неразлучных, было неизменно предметом попечений и заботливости Отечественных…
Но, к крайнему прискорбию, сейчас, вопреки всех упрочнений Отечественных обезопасисть неприкосновенность прав и преимуществ Отечественной Православной Церкви, многие самопроизвольные действия Порты нарушали сии права и угрожали, наконец, идеальным ниспровержением всего увековеченного порядка, столь Православию драгоценного…
Истощив все убеждения и с ними все меры миролюбивого удовлетворения честных Отечественных требований, признали Мы нужным двинуть войска Отечественные в Придунайские княжества, чтобы доказать Порте, к чему может вести ее упорство. Но и сейчас не собираются Мы затевать войны; занятием княжеств Мы желаем иметь в руках Отечественных таковой залог, что бы по крайней мере ручался Нам в восстановлении Отечественных прав.
Действия России грубо нарушали действовавшие баланс сил и международные договоры в Европе. Российское мессианство справедливо почиталось на Западе агитационным прикрытием агрессии. В октябре Турция объявила войну России.
В октябре 1854-го то же самое сделали Англия и Франция. Через проливы они ввели собственные ВМС в Черное море.
Австрия продолжительно колебалась и в итоге присоединилась к коалиции, одурачив надежды Николая.
В Российской Федерации начало войны сопровождалось бурным ликованием. Русские стихотворцы почувствовали прилив религиозно-патриотических эмоций. Вяземский — о ирония судьбы! — обращался сейчас, текстуально по Пушкину, к «лженародным витиям» Европы:
Род недостойный, трусливый,
Бесчестья жаждущий! страстям,
Корысти, робости послушный,
Чего ты ожидаешь? не знаешь сам.
Не мнишь ли, совестью торгуя,
Остаться с жалким барышом
И, с двух сторон опасность чуя,
Застраховать себя стыдом?
Федор Тютчев сладко мечтал об выполнении вековой русской грезы — завоевании Царьграда:
И своды древние Софии,
В возобновленной Византии,
Снова осенят Христов алтарь.
Пади пред ним, о царь России, —
И поднимись как всеславянский царь!
Отличился и Федор Достоевский, тянувший по окончании четырехлетней каторги солдатскую лямку в Семипалатинске. Он также грезил о всеславянской империи и проливах:
Клинок Гедеонов в помощь угнетенным,
И в Израили сильный Судия!
То царь, Тобой, Всевышний, сохраненный,
Помазанник десницы Твоея!
Где два иль три для Господа готовы,
Господь меж них, как сам нам давал слово.
Нас миллионы ожидают царева слова,
И наконец Твой час, Господь, настал!
Звучит труба, шумит орел двуглавый
И на Царьград мчится величаво!
По-своему, по-солдатски, распекал европейских негодяев Федор Глинка:
Не необходимы нам пружины ваши,
И все автомобили, бред какой:
Французов били ж бабы отечественные
Где легко палкой, где клюкой!
Не необходимы ваши нам шинели,
Пальто, салопы — на беду
Они вас не хорошо как-то грели
У нас в двенадцатом году.
И в высылке духов французских
Не просим ваших мы одолжений:
Европа нюхала у русских
Национальный крепкий дух.
Но война стала тяжёлым опробованием для России. Империя не справлялась.
У нее не было парового флота, нарезного стрелкового оружия, железных дорог для бесперебойного снабжения армии. Совокупность рекрутского комплекта, устаревшие способы управления армиями, невежество и казнокрадство начальников — все пороки николаевской России дали себя знать на войне.
На протяжении Крымской войны выражение «шапками закидаем» купило собственный сегодняшний суть — как раз так словно бы бы планировал победить неприятеля в сражении при Альме генерал Кирьяков. Сражение, увы, было проиграно.
Равнина в две мили — редут недалече…
Услышав: «По коням, вперед!»,
Равниной смерти, под шквалом картечи,
Отважные скачут шестьсот.
Преддверием ада гремит канонада,
Под жерла орудий подставлены груди —
Но спешат и спешат шестьсот.
Только сабельный лязг приказавшему вторил.
Приказа и бровью никто не оспорил.
Где честь, в том месте долг и отвага.
Кто с доблестью дружен, тем аргумент не нужен.
По первому символу на пушки в наступление
Уходит неистовый полк…
(Перевод Юрия Колкера)
Переломным эпизодом войны стала осада Севастополя, длившаяся 11 месяцев. Лев Толстой, ставший участником и свидетелем обороны города на различных стадиях и обрисовавший ее с безжалостной правдой, окончательно возненавидел войну. Вот как обрисовано в одном из «Севастопольских рассказов» геройство одного из персонажей — юнкера барона Песта:
Пест был в таком страхе, что он решительно не помнил, продолжительно ли? куда? и кто, на что? Он шел как пьяный. Но внезапно со всех сторон заблестело мильон огней, засвистело, затрещало что-то; он закричал и побежал куда-то, по причине того, что все бежали и все кричали.
Позже он спотыкнулся и упал на что-то — это был командир роты (что был ранен впереди роты и, принимая юнкера за француза, схватил его за ногу). Позже, в то время, когда он оторвал ногу и приподнялся, на него в темноте спиной наскочил какой-то человек и чуть снова не сбил с ног, второй человек кричал: «Коли его! что наблюдаешь?» Кто-то забрал ружье и воткнул штык во что-то мягкое.
Ah! Dieu!«— закричал кто-то ужасным, пронзительным голосом, в этот самый момент лишь Пест осознал, что он заколол француза.
Холодный пот выступил у него по всему телу, он затрясся, как в лихорадке, и кинул ружье. Но это длилось лишь одно мгновение; ему в тот же час же пришло в голову, что он храбрец.
Он схватил ружье и вместе с толпой, крича «ура», побежал прочь от убитого француза, с которого тут же воин начал снимать сапоги.
Цензура покалечила данный рассказ до неузнаваемости. И стихи Толстой писал про ту войну совсем другие:
Как четвертого числа
Нас нелегкая несла
Горы отбирать.
Барон Вревский генерал
К Горчакову приставал,
В то время, когда подшофе.
«Князь, забери ты эти горы,
Не входи со мною в ссору,
Не то донесу».
Планировали на рекомендации
Все громадные эполеты,
Кроме того Плац-бек-Кок.
Полицмейстер Плац-бек-Кок
Никак придумать не имел возможности,
Что ему сообщить.
Продолжительно думали, гадали,
Топографы все писали
На громадном странице.
Гладко вписано в бумаге,
Да забыли про овраги,
А по ним ходить…
18 февраля 1855 года в Санкт-Петербурге совсем нежданно погиб император Николай. Ему было всего 58 лет.
Он отличался металлическим здоровьем и ни при каких обстоятельствах ничем не болел. Официальная обстоятельство смерти — простуда — никого не убедила.
Распространился слух о суициде: монарх словно бы бы был так удивлен армейскими поражениями, что не выдержал позора. Проигранная война была его личной трагедией, провалом всех иллюзий, сокрушительным ударом по его непомерному самомнению.
По преданию, перед смертью император сообщил наследнику: «Сдаю тебе мою команду, но не в том порядке, как хотел. Оставляю тебе большое количество забот и трудов». Это версия самого Александра II, что огласил ее на совещании Госсовета на следующий сутки.
По вторым свидетельствам, его окончательными словами сыну была фраза: «Обучайся умирать». Наконец, третий вариант: сжимая в предсмертной агонии кулак, он, задыхаясь, сказал ему: «Держи все! Держи все!»
Новый царь продолжал войну, но в ее успешный финал не верил. В декабре он призвал к себе высших сановников империи и задал вопрос, обязана ли Российская Федерация вести войну дальше либо пора идти на мировую.
Из пятерых вельмож за продолжение войны высказался только граф Блудов. Его патриотически-высокомерные словеса не произвели на императора никакого впечатления. В январе сцена повторилась в расширенном составе.
И опять Блудов остался в гордом одиночестве. Остальные убеждали царя в том, что народ утомлен войной, что жертвы, которых требуют от России победители, в сущности, ничтожны, что продолжение войны приведет монархию к полному истощению и перевоплотит во второстепенную державу.
Жребий был брошен. Александр повелел вступить в мирные переговоры с противостоящей коалицией.
Новость произвела тяжёлое воздействие на славянофильские круги. Фрейлина императрицы, дочь поэта Анна Тютчева говорит, что, выясняя о ответе императора, «мужчины плакали от стыда».
В отчаянной попытке оказать влияние на царя она пришла к императрице Марии Александровне.
Я ей заявила, что все в отчаянии говорят, что императору дали, возможно, наркотическое средство, дабы вынудить его подписать такие позорные для России условия, и это по окончании того, как он четыре раза их отвергал самым решительным образом, о чем гремели все газеты в Европе. Я ей поведала, как день назад в русском театре, где давали «Дмитрия Донского», в ту 60 секунд, в то время, когда произносились слова: «Ах, лучше смерть в сражении, чем мир принять недобросовестный!», вся зала разразилась кликами и громом рукоплесканий, так что актеры принуждены были прервать на время игру… освистали актера, изображавшего в данной пьесе того, кто рекомендовал заключить мир.
Вот настоящая публичная демонстрация!
Речь заходит о трагедии Владислава Озерова «Димитрий Донской». Данной репликой Димитрий отвечает на совет князя Белозерского заключить мир с Мамаем.
На собственный взволнованный монолог Тютчева взяла спокойный, разумный и жёсткий ответ императрицы:
Отечественное несчастье в том, что мы не можем сообщить стране, что эта война была начата нелепым образом, благодаря нетактичному и незаконному поступку, — занятию княжеств, что война велась дурно, что страна не была к ней подготовлена, что не было ни оружия, ни снарядов, что все отрасли администрации не хорошо организованы, что отечественные финансы истощены, что отечественная политика уже давно была на фальшивом пути и что все это привело нас к тому положению, в котором мы сейчас находимся.
В феврале 1856 года в Париже начались мирные переговоры, названные Парижского конгресса. Россию на нем воображал имевший громадный дипломатический опыт в переговорах с турками генерал-адъютант граф Алексей Орлов, о котором Пушкин написал: «У трона верный гражданин».
Вторым лицом в делегации был российский посол в Лондоне граф Филипп Бруннов.
Император Франции Наполеон III не принимал участия в переговорах. Он занял особенную позицию арбитра при разрешении появлявшихся на каждом шагу спорных вопросов.
А потому, что он был заинтересован в сближении с Россией, то и решал эти вопросы обычно в ее пользу. Это коснулось, например, замыслов Лондона относительно Кавказа. Граф Орлов докладывал в Санкт-Петербург канцлеру Нессельроде:
Дело идет ни о чем втором, как о жажде Англии поставить под сомнение по большому счету отечественное право на территории, лежащие за Кубанью. Согласно точки зрения Англии, направляться либо вынудить нас признать нейтралитет и независимость государств, лежащих южнее Кубани, либо же опять передать их под номинальную власть Порты.
Император Наполеон не дал собственного согласия на поддержку комбинаций для того чтобы рода. Противодействие, оказанное им в этом вопросе, без сомнений имело для нас громадное значение.
Я обязан признать это по всей справедливости.
Нессельроде отвечал:
Отечественный августейший правитель не имел возможности не одобрить направления, которое вы придали ходу переговоров, заручившись поддержкой и благорасположением императора Наполеона. Такое же одобрение правителя заслужили твёрдость и искусство, с которыми ваше ваш коллега и превосходительство так умело отстаивали, среди неизменно появляющихся трудностей, порученные вашей защите жизненные интересы…
Из переданных вами слов императора Наполеона, мы должны вывести заключение, что одной из обстоятельств, побудивших его твердо забрать в собственные руки дело восстановления мира, была надежда на установление более родных взаимоотношений с Россией.
Итак, думается нам, что чем больше будем мы поддерживать в нем веру в успех этого, тем посильнее будет его желание не допустить неудачу переговоров из-за тех непредвиденных затруднений, каковые, возможно, поднимет Англия.
19 (30) марта стороны заключили. Благодаря позиции и искусной дипломатии Франции России удалось минимизировать собственные утраты.
О покровительстве русского царя православным подданным султана в Парижском трактате нет и речи — в том месте сообщено только, что султан «в постоянном попечении о благе собственных подданных» даровал фирман, «коим улучшается участь их без различия по верам либо племенам, и утверждаются великодушные намерения его касательно христианского народонаселения его империи», причем сделано это «по собственному его побуждению».
Изданный в тот же сутки высочайший манифест празднично провозглашал:
Провидение в неизъяснимых, но неизменно благостных судьбах собственных готовило событие, которого столь усердно и единодушно хотели и незабвенный любезнейший родитель отечественный, и мы, и с нами вся Российская Федерация, которое было первою целию войны. Будущая участь и права всех христиан на Востоке обеспечены.
Султан празднично признает их, и, благодаря этого действия справедливости, империя Оттоманская вступает в неспециализированный альянс стран европейских. Россияне!
Труды ваши и жертвы были не напрасны. Великое дело совершилось, не смотря на то, что иными, непредвиденными дорогами, и мы сейчас можем с самообладанием в совести положить финиш сим усилиям и жертвам, возвратив драгоценный мир любезному отечеству отечественному.
Сейчас Российская Федерация производит перерасмотрение оценки Крымской войны, ее последствия и причины. В собственной сравнительно не так давно опубликованной статье глава министерства внешей политики Сергей Лавров выступил с апологией внешней политики Николая, включая кровавое подавление венгерского восстания, и с обличением западных держав:
В попытке сколотить антироссийский альянс французский монарх готовься , как незадачливый гроссмейстер, жертвовать всеми остальными фигурами. Чем это обернулось?
Да, Российская Федерация потерпела поражение в Крымской войне 1853–1856 годов, последствия которой ей через не весьма продолжительное время удалось стряхнуть с себя благодаря последовательной и предусмотрительной политике канцлера Александра Михайловича Горчакова. Что же касается Наполеона III, то его правление закончилось в германском плену, и кошмар франко-германского противостояния на продолжительные десятилетия навис над Западной Европой.
Приведу еще один эпизод, который связан с Крымской войной. Как мы знаем, император Австро-Венгрии тогда отказался оказать помощь России, которая за пара лет до этого, во второй половине 40-ых годов девятнадцатого века, пришла ему на выручку во время венгерского восстания.
Известны слова, сообщённые по этому поводу австрийским министром зарубежных дел Феликсом Шварценбергом: «Мы поразим Европу собственной неблагодарностью». В целом возможно заявить, что разбалансировка общеевропейских механизмов запустила процессы, каковые стали причиной развязыванию Первой Мировой.
Текст, хороший пера самых махровых апологетов николаевского царствования!
Не знаю, какие конкретно последствия Крымской войны, о которых пишет Сергей Лавров, России «удалось стряхнуть с себя». Испытав унижения и горечь поражения, она преобразилась, стала совсем второй страной. Это преображение предвидел Лев Толстой, записавший в собственном севастопольском ежедневнике 23 ноября 1854 года:
В поездке данной я больше, чем прежде, убедился, что Российская Федерация либо обязана пасть, либо совсем преобразоваться. Все идет навыворот, неприятелю не мешают усиливать собственного лагеря, в то время как это было бы очень легко, сами же мы с меньшими силами, ниоткуда не ожидая помощи, с генералами, как Горчаков (генерал князь Михаил Горчаков, командующий русскими армиями в Крыму. — В. А.), утратившими и ум, и чувство, и энергию, не укрепляясь, стоим против неприятеля и ожидаем непогод и бурь, каковые отправит Николай Чудотворец, дабы изгнать неприятеля.
Казаки желают грабить, но не драться, уланы и гусары полагают военное преимущество в разврате и пьянстве, пехота в наживании и воровстве денег. войска и Грустное положение и страны.
Я часа два совершил, болтая с англичанами и ранеными французами. Любой солдат горд своим положением и ценит себя; потому что чувствует себя настоящей пружиной в войске.
Хорошее оружие, мастерство функционировать им, юность, неспециализированные понятия о политике и искусствах дают ему сознание собственного преимущества. У нас тщетные ученья о хватках и носках, ненужное оружие, забитость, старость, необразование, пища и дурное содержание убивают в нем последнюю искру гордости а также дают ему через чур высокое понятие о неприятеле…
Освобождение крестьян, отмена предварительной цензуры, суд присяжных, университетская реформа — вот настоящие, благотворные последствия Крымской войны. Но сегодняшняя Российская Федерация пробует «стряхнуть с себя» и забыть их, как порождение злокозненного Запада.
Профессор математики Ковальчук поведал ПРАВДУ о российской науке. Соловьев МЫЧАЛ от шока!
