И.ф. рубцов: о том, как наши летчики ослушались приказа сталина
22 июня 1941 года я вместе с товарищами по Сталинградскому летному училищу был отпущен в увольнение в город. Было воскресенье, простое мирное утро.
И внезапно в 12 часов мы услышали по радио правительственное сообщение о вторжении германских армий на отечественную территорию.
Началась война!..
Через месяц по окончании начала войны Сталинград наводнили беженцы с запада. В мае–июне 1942 года училище перебазировалось в Казахстан, в город Кустанай, на аэропорт Федоровка.
При перелете была утрачена часть самолетов, и исходя из этого на новом месте, в Кустанае, из восьми авиаэскадрилий было организовано только шесть. Из курсантов двух «безлошадных» эскадрилий создали два запасных батальона.
Я попал во 2-й батальон.
Самоволка
Работа в запасном батальоне меня не устраивала, поскольку я желал поскорей попасть на фронт. Как я определил большое количество позднее, запасники этого батальона окончили летное училище только во второй половине 40-ых годов двадцатого века, другими словами по окончании войны!
А я торопился на войну. Положение на фронтах было тяжелое.
Под германским сапогом была добрая половина европейской части страны, среди них и мой родной город Узловая.
А мы были комсомольцами 40-х годов, для нас защита Отчизны в таковой момент стала основной целью судьбы. В общем, мы, четверо курсантов: я, Сергей Слободин, Иван Стромин и Семен Люльев – подали руководству училища рапорт об отправке нас на фронт в каждые войска, включая пехоту. На рапорта нам не ответили, а позвали к главе училища, и тот сообщил:
– Ожидайте собственной очереди на обучение…
И тогда мы решились на самовольный выезд на фронт. В августе 1942 года мы по окончании вечерней поверки вылезли через окна на улицу и, минуя часовых, ушли из гарнизона. До станции Кустанай было 12 км.
Это расстояние мы прошли пешком за два часа. На станции стоял готовый к отправке товарняк.
Мы сели в чёрный товарный вагон и двинулись на запад в сторону города Чкалова. У нас было намерение возвратиться в стать и Сталинград защитниками этого города, ставшего для нас родным.
Но в то время, когда мы добрались до станции Красный Кут, то прибывший со станции Верхний Баскунчак машинист товарняка сообщил нам:
– Парни, мы с напарником проскочили последними! Дорога разбита германскими самолетами, и поезда на юг больше не идут.
Тогда мы решили возвратиться в Чкалов, а оттуда – через Ташкент, Красноводск и Баку – добраться до Тбилиси и любой ценой попасть в состав ВВС Северо-Кавказского фронта, хотя бы в части запасном авиации. Это решение не было лишено логики: немцы продвинулись на большом растоянии на восток, соответственно – отечественным армиям для сопротивления не достаточно сил.
Следовательно – и авиаторов.
Отечественный план был реализован. Лишь в Красноводске заградотряд внезапно "настойчиво попросил" от нас документы, которых у нас, конечно, не было – если не считать курсантских книжек.
И потому нас задержали, а начальник города посадил четверку на гарнизонную гауптвахту до выяснения личностей. Легенда о том, что мы окончили Сталинградское авиаучилище и едем на фронт и что все документы у старшего, что якобы отстал, впечатления не произвела, не смотря на то, что и пара озадачила начальника.
Дело в том, что с июля 1942 года в стране начал действовать приказ Сталина №227: «Ни шагу назад», в соответствии с которым были созданы штрафные батальоны для провинившихся и комендантские работы, преграждавшие путь изменникам, бежавшим с фронта в тыл.
Но мы же не попадали под данный приказ, поскольку ехали из далекого тыла на фронт! Но в случае если начальник свяжется по телефону с нашим училищем и ему скажут о отечественном «бегстве», нам может угрожать армейский трибунал и после этого штрафбат, кроме того расстрел.
И я, как старший в группе, обратился к начальнику с проектом весточки в Москву лично Сталину, в которой мы жаловались на начальника, не пропускающего нас на фронт! Это был отчаянный ход, но он был верным.
Начальник отказался визировать эту весточку (без его визы телеграф не имел возможности ее отбить). Но он разрешил команду отправить нас через Каспий в Баку любым теплоходом.
Больше того: начальник выдал нам официальную бумагу, где было сообщено, что мы направляемся в 361-ю авиабригаду. И без того как мирные пароходы отправлялись в Красноводск редко, мы дали согласие плыть на самоходной барже, везшей боеприпасы на Закавказский фронт.
Другими словами, спустя семь дней мы уже были в Тбилиси в штабе ВВС, где изложили полковнику ту же самую легенду. Полковник привёл к специалистам, и те в его присутствии устроили нам экзамен по матчасти самолета И-16, которую, к счастью, мы знали «на зубок».
А дальше нас пригласили к командующему ВВС ЗакВО, что нам внес предложение безотлагательно переучиться на новый современный истребитель ЛаГГ-3 в Руставской авиашколе (в 35 км от Тбилиси), так как самолеты И-16 в авиачастях в скором будущем подлежали замене на ЛаГГ-3, каковые производились в Сандарах (Грузия). И мы осознали, что самый тяжёлый период отечественного перемещения к фронту закончился.
Руставскую авиашколу я закончил через пять месяцев и уже в мае 1943 года был в составе 979-го истребительного авиаполка 4-й Воздушной армии.
Мои товарищи по Сталинградскому училищу окончили эту авиашколу позднее на три либо четыре месяца. В 979-й полк из троих попал лишь Семен Люльев, с которым мы стали летать на боевые задания в паре.
Собственный первый самолет я сбил в воздушном бою 16 сентября 1943 года на Кубани, над станицей Крымской. Бой был маленьким.
Немец сам как-то неудачно развернулся, уходя из-под атаки моего ведущего. Второй самолет был сбит мною на следующий сутки. В последних числах Октября 1943 года я имел уже две награды: орден Красной и орден Звезды Отечественной войны 2-й степени.
Руководство полка кроме того направило моим родителям письмо с признательностью за воспитание сына, приложив к письму фотокарточку, на которой я красовался с двумя призами.
И вот в один раз, в последних числах Октября, к моим родителям к себе являются два сотрудника местного НКВД и задают вопросы:
– Где ваш сын?
Папа, легко растерявшись от неожиданности, ответил:
– Как где? вести войну!
Он тут же открыл ветхий кованый сундук и дотянулся завернутое в платок письмо из полка, на котором находились номер и печать войсковой части 40476. Выясняется, по окончании отечественного ребяческого побега из училища на фронт, окрещенного «дезертирством», были направлены соответствующие весточки во все финиши, а также – в НКВД г. Узловая…
Горели прекрасно!
На фронте я летал большое количество, совершал по 6–8 вылетов в сутки и довольно часто – на сверхтяжелые задания. 23 октября 1943 года четверка отечественных штурмовиков вылетела на штурмовку и бомбометание двух ЖД эшелонов с танками на станции Салеш.
Немцы собирались посредством этих танков скинуть отечественный наземный десант с Керченского полуострова. Группу прикрытия повел начальник эскадрильи капитан В.И. Истрашкин (потом Герой Советского Союза). В данной группе я вел вторую несколько.
Погода была ужасная: целая облачность на высоте 200–250 м, к тому же льет ливень. Видимость 150–200 м. Прибыли мы на цель неудачно: на аэропорт, размешавшийся в 10 км от Салеша, возвратились с задания германские штурмовые бомбардировщики Ю-87 под прикрытием 12 «мессеров» и, поднявшись в круг, создавали посадку.
Германское руководство по окончании появления советских штурмовиков над ЖД эшелонами, по всей видимости, перенацелило «мессеров» против отечественной группы. «Дистрофичные», как мы именовали Me-109, замелькали перед нами, как будто бы в калейдоскопе. А тут вдобавок ко всему зенитка подбила моего ведомого лейтенанта Кузьмина, и я остался один (ведомому приказал возвращаться на отечественный аэропорт).
Пара Владимира Истрашкина ввязалась в бой с «юнкерсами», а отечественные штурмовики остались без прикрытия, но германские эшелоны с танками разбомбили.
Вышло так, что одна из четверок Me-109 нападала с задней полусферы отечественных штурмовиков и вот-вот должна была открыть по ним пламя. Я увидел это, пребывав под ними, и снизу нападал ведущего четверки Me-109, сходу поджег его. «Мессеры» горели прекрасно!
Другая тройка Me-109, по всей видимости, растерялась, вышла из атаки… в этот самый момент внезапно двое из них забрали меня в «клещи». А третий открыл с задней полусферы пламя по моему самолету.
С первой очереди он не попал. Но немцы справа и слева подошли ко мне близко.
Один из них продемонстрировал мне кроме того крест руками, а второй – кулак. В зеркало я видел, что летящий сзади третий вражеский летчик приближается ко мне, уже в 30–40 метрах.
Что делать? В тучах я летать не умел…
Многие отечественные летчики мне говорили, что попадали в ситуации, в то время, когда у человека наступает чувство близкой, уже неотвратимой смерти. Возможно, это же было тогда и со мной. не забываю, как я взмок в ожидании собственного расстрела.
И вот в эту секунду что-то сработало в: я взорвался бешенством, развернул назад, навстречу атакующему неприятелю, заметил поворачивающийся винт (значит, было метров 30 до него) и, быстро убрав обороты собственного мотора, выпустил тормозные щитки. Самолет, казалось, поднялся как вкопанный.
Скорость с 400 км/ч упала до 200 км/ч. Немец опоздал надавить на гашетки пулемётов и пушек и должен был спасаться от столкновения с моим самолетом. Он рванул ручку на себя и перелетел через меня, словно бы играясь в чехарду.
Но наряду с этим ударился о вертикальную часть хвостового оперения моего самолета, другими словами оказался непроизвольный таран. Через мгновение немец был впереди меня.
Я надавил на пушки и гашетки пулемётов. «Мессер» окутался пламенем и взорвался. От взрывной волны мой самолет сорвался в штопор. Подо мной было море. Высота 150 м. Казалось, на таковой малой высоте уже нереально вывести машину из штопора. Но мне повезло.
Благодаря выпущенным щиткам самолет вышел сам из страшной точки, когда я прибавил обороты мотора. В то время, когда я приземлился на своем аэропорте, техники нашли срез верхней части руля и хвоста поворота на 30 см.
В пяти местах на крыльях были вмятины от столкновения с металлом взорвавшегося Me-109.
Помощник командующего 4-й Воздушной армии по политчасти генерал Ф.Ф. Веров при отечественной встрече задал вопрос меня:
– какое количество вы, товарищ Рубцов, сделали боевых вылетов? И какое количество сбили самолетов?
– Двести восемьдесят один вылет на прикрытие и сопровождение штурмовиков. И в семидесяти пяти воздушных битвах по прикрытию отечественных штурмовиков сбил восемь германских самолетов.
– какое количество по вашей вине утрачено отечественных штурмовиков?
– Ни одного, – ответил я.
Отечественный генерал сообщил мне, пожимая руку: «Летайте, сбивайте самолеты немцев. Представим вас к званию Храбреца СССР».
Вправду, второе представление, вслед первому, затерявшемуся в дивизии, было сделано, но уже по окончании окончания войны – в июне 1945 года. 4 июня 1945 года я в числе вторых летчиков был послан в Москву.
24 июня 1945 года состоялся Парад Победы. Был дождливый сутки.
Я шел третьим во второй шеренге в строю 2-го Белорусского фронта. Настроение было самое торжественное.
Я испытывал гордость за нашу страну, за собственный народ, победивший сильного, вооруженного до зубов неприятеля.
Сталинград
Поблескивают каски под
пламенем флагов,
Летит, летит со Спасской
курантов перезвон,
маршал и Простой солдат,
сомкнувшие последовательности,
Все армии на марше,
все грозные фронты.
ПРИПЕВ:
Парад, по ветру
полотнища парят,
Парад Победы,
святой парад.
Парад, по ветру полотнища
парят,
Парад Победы,
Парад Победы,
Победы святой Парад.
Их подвиги прославлены
лавинами свинца,
Бойцы вошли с победой
В бессмертье и в сердца,
Идут за ротой роты,
Они через смерть прошли –
Спасители Европы,
Спасители Почвы.
ПРИПЕВ.
Обветренные лица,
нашивки, ордена,
Слезинка серебрится,
мерцает седина,
Потертые медали,
с хрипотцой голоса,
О, сколько повидали
солдатские глаза.
Б. ДУБРОВИН
О проекте Лица Победы
Николай Рубцов — Родная деревня
