Борьба с абортами: нам не надо как лучше, нам нужны виноватые — «наука»
Поболтаем о правах дам
В Российской Федерации снова горячо обсуждают возможность запрета абортов либо их исключения из совокупности необходимого медицинского страхования. Самые страстные абортоборцы — религиозные активисты.
Парадокс в том, что готовность, с какой публика подхватывает антиабортную риторику, — не только симптом общего демонстративного одичания последних лет. В один момент это и оборотная сторона очеловечивания и «смягчения» нравов в повседневных бытовых практиках, которое происходит, вопреки всему, уже много лет.
По всей строгости Трулльского собора
Довод, приравнивающий эмбрион на ранних стадиях беременности к уже рожденному человеку, а аборт, соответственно, к убийству, всего один. Он именуется «вера».
В существование «души», которая не сводится к тому, что мы в большинстве случаев понимаем под отсутствующей у эмбриона в первом триместре беременности психикой, а божественно «вдохновлена» в тело в момент зачатия, причем сразу же в «готовом», полноценном людской виде, возможно лишь верить. В таковой совокупности вер предстоящая логика безукоризненна: аборт не может быть допущен ни на каких основаниях, ну разве что за исключением случаев, в то время, когда сохранение беременности неминуемо приведет к смерти матери, да да и то не факт.
Действительно, Умберто Эко в эссе «О душе зародышей», опубликованной по-русски в сборнике «Полный назад!», пишет, что Фома Аквинский различал «растительную душу» у растений, «чувствительную» у животных и разумную — у людей. Эти «слои» души, по Аквинату, «впитываются» человеком последовательно, и у эмбриона имеется лишь «чувствительная» душа — а разумная вдохновляется уже в более либо менее организованное тело.
В какой мере cформированное, не говорится, но сам Фома Аквинский полагал, что по окончании Ужасного суда восстанут а также мертворожденные — но не эмбрионы.
В христианстве — и западном, и восточном — приняты, но, правила Шестого Мирового Собора, кроме этого известного как Трулльский Собор, прошедшего в 690 — 691 гг. в Константинополе. Правило 91 гласит: «Жен, дающих врачевства, создающих недоношения плода во чреве, и приемлющих отравы, плод умерщвляя, подвергаем епитимии человекоубийцы».
Возможно вечно размахивать мировым опытом и статистикой, подтверждающими, что запрет абортов не снижает их количества, но ведет к увечьям дам в подпольных абортариях либо от попыток самостоятельно избавиться от плода. Возможно какое количество угодно сказать, что наделение эмбриона субъектностью машинально лишает субъектности даму, от тела которой эмбрион целиком и полностью зависит, не будучи в состоянии существовать в противном случае как в нем.
Возможно до хрипоты напоминать, что в числе факторов, приводящих даму к ответу прервать беременность, довольно часто не последнюю роль играется поведение второго участника зачатия. Это все не имеет никакого значения, в случае если аборт — убийство: само собой разумеется, мы не можем разрешать убийства, даже в том случае, если какие-то из них крайне полезны для общего блага.
Занятно дорисовать картину мира, опирающуюся на такую веру. В нем, в случае если человек — взрослая дама, то данный человек — вероятнее, убийца, довольно часто серийный.
По крайней мере в Российской Федерации: согласно данным на 2007 год, хотя бы один аборт в анамнезе был у 54,3% россиянок в возрасте от 18 до 49 лет, два и больше — у 32,9%, а среднее число абортов на каждую даму составило 1,3. Да данный кровавый армагеддон задает планку, дотянуть до которой по силам разве что Гитлеру либо Чикатило, а разбойники, насильники, убийцы «по пьяни» и им подобные — фактически невинные овечки.
Государство, меж тем, разбойников с насильниками беспощадно сажает, а за аборт не только не наказывает, и вдобавок и заставляет плательщиков налогов раскошеливаться. Это вправду стоит представить, в красках и в подробностях — хотя бы чтобы понять, чем такая картина мира соблазнительна.
Верующие в тождество эмбриона рожденному человеку смогут отдавать себе отчет в недоказуемости и иррациональности собственной веры, которую светское государство вовсе не обязано разделять, и тогда их позиция существует на правах моральной. Как раз так ее формулирует, например, РПЦ.
В ее «Базах социальной концепции» аборт обрисован как «полноценное» убийство с религиозной точки зрения, но наряду с этим призыва к запрету абортов нет. Да и совсем свежий казус с подписью патриарха Кирилла под петицией о запрете абортов, которую в аппарате патриархата сразу же принялись воображать как подпись «всего лишь» за выведение аборта из совокупности необходимого медицинского страхования, недвусмысленно обозначает границу, отделяющую в сегодняшней России кесарево от патриаршего.
В случае если же границу не демаркировать, а аборт — убийство, то его не хватает (но, любой запрет — по определению — наказание, а не просто запись «запрещено»). Тогда он исчерпывающе обрисован в Уголовном кодексе: «убийство малолетнего либо иного лица, заведомо для виновного находящегося в беззащитном состоянии».
А это — срок впредь до пожизненного либо смертная казнь, но потому, что смертная казнь в Российской Федерации не используется, а пожизненный тюремный срок не используется к дамам — то впредь до 20 лет лишения свободы.
Действительно никто в здравом уме для того чтобы не предлагает, равно как никто не предлагает регистрировать эмбрион в ЗАГСе сразу после зачатия, давать ему имя (кстати, и крестить также), заводить на него ИНН, СНИЛС и что в том месте еще надеется учтенному страной человеку. По причине того, что, вопреки алармистским настроениям, никто не планирует создавать в Российской Федерации теократию и, следовательно, запрещать аборты.
Это не означает, что обстоятельств для тревоги нет.
Чем угрожает запрет абортов
Gazeta Wyborcza06.10.2016В Российской Федерации желают запретить аборты
Newsweek Polska05.10.2016Российская Федерация: перемещение против абортов
The Nation02.09.2016Временное прощение абортов
Haberturk04.09.2015Опять о российской демографии
Forbes06.02.2015Соперники абортов проиграли битву, но не войну
Slate.fr07.06.2014Отец призывает докторов-католиков отказаться от абортов
The Guardian21.09.2013А что с ирландскими законами о запрете абортов?
Klassekampen09.08.2013По количеству абортов Российская Федерация приближается к Европе
Forbes11.02.2013Нет — эвтаназии и абортам
Vatican Insider15.11.2012Из-за чего аборты вышли на первый замысел в американской политике?
Le Huffington Post31.08.2012Закручивание гаек: медлительно и болезненно
Недавнее назначение на должность детского омбудсмена Анны Кузнецовой, которая связана с радикальным антиабортным православным перемещением «За судьбу», тем самым, что еще с 90-х расклеивает везде плакатики с расколотым младенцем, говорит о том, что государство аппроприирует ультраконсервативную повестку, смягчая ее, «очищая» от чрезмерной религиозности и обвешивая риторикой про демографию, суверенитет и другое в этом роде. Так омбудсмен Кузнецова ратует за борьбу с абортами, но против тотального запрета; обратите внимание на параллелизм с историей о подписи патриарха.
Риск выведения операций по прерыванию беременности из совокупности необходимого медицинского страхования (вопроса о праве самой совокупности ОМС на существование касаться не будем) в полной мере настоящ с учетом установки на большое сокращение затрат бюджета, и в первую очередь социальных. В профильном ведомстве возражают, формулируя, действительно, очень уклончиво: «введение дополнительных запретов (а также исключение абортов из программы гос гарантий) должно быть шепетильно взвешено для того, чтобы соответствующие ограничения не стали причиной повышению материнской смертности, которая связана с криминальными абортами, и репродуктивных осложнений, включая бесплодие».
Но ведомственный горизонт планирования мал, экономии требуют срочно, а дополнительные издержки для борьбы с последствиями нести придется когда-нибудь позже.
Несложно спрогнозировать, что отмена бесплатных абортов станет по существу наказанием за бедность. Согласно данным Итогового отчета Росстата «Репродуктивное здоровье населения России 2011», в 2006 — 2011 гг. ничего за медпомощь не платила только каждая третья прерывавшая аборт дама, причем больше всего таких дам было среди жительниц сельской местности, многодетных и бедных.
Во-первых, люди, у которых нет денег, будут их занимать, не смотря на то, что они довольно часто и без того уже чрезмерно закредитованы. А займы им предоставляют лишь микрофинансовые организации — на строгих условиях, так, что в следствии заплатить придется многократно больше, изымая эти деньги из и без того скудного домашнего бюджета.
Во-вторых, появится рынок «абортов для бедных» — недорогих, но с соответствующими рисками. А массово протестовать те, кого это конкретно коснется, не выйдут.
Возможно ожидать и предстоящего административного усложнения абортов и, в особенности, усиления морального давления на дам. За последние годы уже ввели право доктора на отказ от проведения аборта, необходимое недельное (в общем случае) ожидание, с тем дабы дама имела возможность «передумать», и ее к этому деятельно подталкивают, принуждая проходить «психотерапевтическое консультирование» и заставляя делать УЗИ с демонстрацией плода; всецело запретили «рекламу абортов». Последнее еще и смешно — нужно полагать, богатое воображение законодателя рисовало даму, скопившую мало денег и раздумывающую, на что бы приятное их израсходовать, то ли новое платье приобрести, то ли сходить в парикмахерскую, но позже, заметив где-то рекламу одолжений по прерыванию беременности, решающую: «Нет, лучше сделаю аборт — изысканное наслаждение, поскольку я этого хороша!»
Шутки шутками, но «запрет рекламы» абортов направлен адресно против частных клиник. Основной парламентский абортоборец Елена Мизулина пробовала и вовсе запретить им оказывать услуги по прерыванию беременности.
Меж тем, как раз в частных клиниках чаще прибегают к современным, щадящим способам («мини-медикаментозный» аборт и аборт), а в национальных поликлиниках, напротив, предпочитают безжалостный, в случае если для него нет особых показаний, хирургический аборт («выскабливание»).
В 2009 году на хирургический аборт было нужно 30% всех прерываний беременности в частных и 70% в национальных медицинских учреждениях. Эта обстановка неспешно исправляется: у Росстата имеется эти по мини-абортам, которых в 2004 было 20%, а в 2014 — уже 28%.
Но антиабортная пропаганда обожает оперировать астрономическими и забранными с потолка цифрами «нелегальных» абортов, якобы тайно совершаемых как раз в частных клиниках, да и ожидать от коммерческой медицины усердия в убеждении дам сохранить беременность вряд ли стоит. Соответственно — давление на них, вероятнее, будет усиливаться, кроме того не обращая внимания на то, что для платежеспособных пациенток их услуги предпочтительнее.
Быть может, как раз исходя из этого.
Самоисцеляющееся общество
Если бы абортоборцы взаправду желали понижения числа абортов, им следовало бы закрыть собственный шапито и нормально замечать, как невидимая рука рынка (без тени иронии: как раз рынка, что подразумевает индивидуальные свободы) все сделает сама.
Достигнув пика в первой половине 60-ых годов двадцатого века на тяжело вообразимой цифре 169 абортов в год на 1000 дам репродуктивного возраста, число абортов начало снижаться. В 80-е понижение застопорилось, но позже возобновилось, причем неуклонно: любой без исключения год, начиная с 1989, абортов делали меньше, чем в предшествующем году, а в расчете на 1000 дам коэффициент абортов за данный период снизился с 127 до 26 (в 2014), другими словами практически впятеро.
Эти цифры к тому же завышены. В силу правил медицинского статистического учета в Российской Федерации в общее число зачем-то включены самопроизвольные аборты (выкидыши); их часть, по оценкам экспертов, образовывает около 15%.
В случае если же брать очищенный от них показатель, то Российская Федерация, не смотря на то, что и сохраняет, увы, печальное лидерство в сравнении со государствами ОЭСР, но хотя бы уже не выбивается из их последовательности.
Тут самое занимательное — постоянное понижение с 1989 года, без «перерыва» на первую половину 90-х, не обращая внимания на нестабильность и всю «бедность» этих снижение и лёт рождаемости. Кроме того напротив, как раз тогда уменьшение было особенно стремительным.
Обстоятельство очевидна: открылся доступ к контрацепции (впредь до бесплатной раздачи и госзакупок нуждающимся) и показалось большое количество источников информации, от сети центров планирования семьи, создававшихся в рамках федеральной целевой программы, до телерекламы презервативов.
Сворачивание «вседозволенности» под прекрасно на данный момент привычными нам всем реакционно-патриотическими лозунгами началось в конце 90-х. С того времени гайки лишь закручивали — иногда, понемногу, практически незаметно.
Соответственно, замедлились и темпы понижения числа абортов: на уменьшение коэффициента абортов в той же пропорции, что в 90-е, в новом веке пригодилось уже полтора десятилетия. Но понижение длится и, возможно, не будет прекращаться.
Похоже, в какой-то момент общество прошло «точку отказа» от того, что эксперты именуют абортной культурой, — совокупности общепринятого представлений и репродуктивного поведения, в которой к аборту прибегают практически как к средству рутинной «контрацепции», в которой аборт — что-то само собой разумеющееся, неприятное, но неизбежное, «дефолтный сценарий» для забеременевшей дамы. Во 1967 году на каждое живорождение приходились три аборта.
Начиная с 2007 года рожать стали чаще, чем прерывать беременность.
За пределами карательной гинекологии
Абортная культура напитана кровью, оскорблением и болью дам. Абортная культура — это в то время, когда режут «на живую», а стоит закричать либо начать плакать — сходу услышишь, что, дескать, в постели-то не плакала и обожаешь кататься — обожай и саночки возить.
Это окровавленная тряпка между ног, «тыканье» санитарок, невозможность кроме того отлежаться дома (правильнее, больничный-то забрать возможно, но все знают, какой диагноз зашифрован в цифровом коде, а знать им этого не нужно — исходя из этого лучше забрать сутки либо полдня за собственный счет). Это принятие и понимание обреченности на следующий аборт, а позже еще и еще.
Это преисподняя.
Люди научаются жить в аду. Как показывает история — еще и не в таком.
В этом оказывают помощь механизмы психотерапевтические защиты, но они не «бесплатны»: ценой за возможность не сойти с ума делается очерствение души. Дабы раз за разом ходить «на чистку», как когда-то говорили, необходимо обучиться принимать эмбрион легко как сгусток клеток, как что-то наподобие подлежащей удалению бородавки.
Целый антураж карательной гинекологии данной науке, нужно сообщить, очень содействовал — обнажённой, страдающей и униженной даме не до узких моральных рефлексий.
Эта тема, которая еще ожидает собственного исследователя. Позднее советское общество выглядит поразительно «детоненавистническим».
Дело не только в принятой тогда педагогической парадигме, по существу прямо запрещавшей родителям обожать детей (возбранялось их «баловать», «зацеловывать», «перехваливать», утешать плачущего младенца, кормить по требованию и другое).
Но так как акушерство было таким же карательным, как и гинекология. издевательства и Муки, через каковые дама проходила в роддоме, инсценировались как наказание ей за то, что занималась любовью, но так как возможно посмотреть на ту же проблему и под другим углом: получается, ребенок — это наказание. Еще один штрих — как косо наблюдали на немногочисленные семьи с тремя детьми, как на некую не в полной мере приличную социальную аномалию.
Вправду ли культура была «антидетской»? И в случае если да, то из-за чего?
Какую роль тут сыграло, в случае если сыграло, насильственное перерубание обычных механизмов биологической связи ребёнка и матери, от повторяющихся абортов до вынужденного раннего отъема от груди?
Крушение тоталитарной парадигмы и коммунистического режима семьи, ханжеской сексуальной морали (слово «разведенка» провалилось сквозь землю из языка, а на незамужнюю маму прекратили показывать пальцем уже лет 20 назад, по крайней мере, в мегаполисах), а основное — возможность не вырезать нежелательную беременность из тела, а избегать ее — все это подорвало прекратившие быть нужными защитные механизмы вытеснения. Расчистилось пространство, на котором в принципе может идти разговор об аборте как о проблеме — моральной, эмоциональной и гендерной.
Время сказать против времени молчать
Но пока разговор не состоялся, по причине того, что в это пространство с немыслимой мощью хлынула и захватила его волна мракобесной антиабортной пропаганды, сеющей вину, ненависть и страх. Имеется все основания ожидать, что волна эта будет лишь усиливаться.
По мере постепенного отмирания «абортной культуры» сказать об эмбрионе как о «бородавке» делается все более дико. А пропаганда умело бьет по больному, по коллективной травме, рассеянной в миллионах личных драм, и удачно затыкает рот тем, без чьего голоса нереально достижение какого-либо нового публичного консенсуса.
В ряды «молчунов» пассивно поддерживающих абортоборческую пропаганду тем, что не возражают, вливаются и юные успешные дамы, обучившиеся предохраняться, не имеющие собственного абортного опыта и потому не хорошо себе воображающие, как такое случается, и дамы постарше, сожалеющие о ответах, каковые когда-то принимали. Вот где понадобился бы узнаваемый хэштэг #янебоюсьсказать: заявить «я делала аборт», пожалуй, стало эмоционально страшнее, чем сообщить «меня изнасиловали».
Особенно в самые последние годы с их жаждой надзирать и наказывать и повышенным спросом на неприязнь, которую не насытить геями, украинцами, либералами и мигрантами. Дамы с их «нерожденными младенцами» (не смотря на то, что и без них также) додают столько новой пищи!
Изуверский экстаз абортоборцев, как и целый другой демонстративный восхищение перед жестокостью и насилием, осуществляется, к счастью, по большей части в поле символического. Но он так напорист, что вынуждает реагировать в ущерб всему остальному вероятному — и нужному — содержанию публичной дискуссии об абортах.
Исходя из этого вся ответная повестка уходит в правозащитный либо феминистский дискурс. Это прекрасно, верно и принципиально важно, но этого мало.
Возможно, пора идти на перехват. «Разговор о необходимости беседы» об этике уже начался. Аборт — одна из самых интеллектуально и философски сложных в нем тем.
По причине того, что неприятность аборта выходит на все главные вопросы судьбы, вселенной и всего для того чтобы. Кому «в собственности» тело дамы? Кому «принадлежат» дети?
А кому «в собственности» мораль? Неизбежно ли подавление людской сексуальности важным репродуктивным поведением? Преодолим ли гендерный диспаритет, который связан с репродуктивной биологией?
Что такое человек?
Нужно говорить.
Борьба с абортами либо с дамами?
